Старшина

— Я из него душу выну за это самоуправство... А прицепы уже погружены на платформы? Ну, слава Богу...

Открылась дверь кабинета.

— Разрешите, товарищ генерал?

На пороге стоял Кацуба, чистый, переодетый, щуря свои маленькие глазки от яркого кабинетного света.

Генерал кивнул, показал рукой на стул и сказал в трубку:

— Я ему за это так под хвост надаю — век будет помнить! Я рад, что все обошлось... Спасибо большое... Спокойной ночи!

Положил трубку, уставился на Кацубу.

Кецуба спокойно и выжидательно смотрел на генерала.

Вообще-то генерал был достаточно молод — лет тридцать пять, но уже вполне усвоил генеральские повадки. Он, покряхтывая, встал со стула и подошел к небольшому шкафчику. Открыл его, вытащил бутьщку коньяку и два стакана. Разлил. Кивком предложил Кацубе.

— А закусить? — спросил тот.

Генерал молча ткнул пальцем в тот же маленький шкафчик.

Кацуба достал из шкафчика тарелку с двумя рублеными котлетами и горкой картофельного пюре.

— Вилка только одна, — сказал Кацуба.

Генерал открыл ящик письменного стола, достал финский нож и подцепил им котлету. Кацуба взял вилкой вторую.

— Давай, — сказал генерал.

И они выпили стоя.

* * *

... В помещение штаба вошел дежурный по первой эскадрилье младший лейтенант Пугачев. Отдал честь школьному знамени, около которого неподвижно стоял сонный часовой, и прошел к дежурному по школе.

— У тебя закурить нету? — спросил младший лейтенант у капитана, дежурного офицера.

— Махорка. Папиросы еще с вечера кончились.

Они свернули себе по большой самокрутке и закурили.

— Генерал-то еще не спит, — сказал младший лейтенант. — Я сейчас из эскадрильи шел — у него в окне свет горит...

— А он нашего старшину шпыняет, — лениво сказал дежурный по школе.

— Давно пора, — мстительно затянулся младший лейтенант. — Нарвался все-таки, дракон несчастный! Веришь, курсанты его видеть не могут! Их прямо колошмат бьет, когда он в казарму заходит!..

— М-да-а... Не повезло вам...

* * *

— ... А родом откуда? — спросил генерал Кацубу.

Они сидели, курили. В бутылке оставалось совсем немного.

— Из Феодосии я, Николай Николаевич.

— А кем до войны был?

— Спасателем. — Кацуба усмехнулся. — Есть такая профессия.

— То есть как это спасателем? — не понял генерал.

— Пляж... — мечтательно сказал Кацуба. — Море... Дамочки, пижоны, отдыхающие, командировочные.,. И все такие морские волки, и все хотят плавать только за волнорез и только в хорошую волну. И тонут. А ты их спасаешь... Спасатель.

— И целый день на пляже?! — потрясенно спросил генерал.

— На воде. Около пляжа... В катерочке. Или в лодочке...

Генерал разлил остатки коньяка и завистливо вздохнул:

— Целый день в лодочке... Хорошо-то как!

— Мечта! — сказал Кацуба.

* * *

Кацуба проверял чистоту оружия. Вынимал винтовки из пирамиды и, втыкая белой тряпочкой в казенники, придирчиво осматривал затворы, заглядывал в стволы на свет электрической лампочки. Эскадрилья занималась в УЛО, и в казарме было только три человека — старшина у оружейной пирамиды, дневальный у входа и курсант Лесаев, освобожденный от занятий по причине какого-то придуманного им недомогания.

Над каждой винтовочной ячейкой была написана фамилия владельца. Кацуба читал фамилию и начинал осмотр. Лесаев стоял за его спиной и записывал все, что говорил Кацуба. И тихонько докладывал:

— А Никольский из первого звена вместе с Хрипуновым вчера в самоволку бегали. Там у какой-то девки, из местных, день рождения был...

— Так... — говорил Кацуба, заглядывая в ствол. — Юрьев... Порядок. Ставьте в пирамидку, Лесаев. Чеботарь... Ну-ка, что там у Чеботаря?

— Менджеридзе и Прохоренко кальсоны и нательные рубашки обменяли на урюк и сушеные дыни. Потом всю ночь жрали...

— У Чеботаря все хорошо... — говорил Кацуба. — Никольский...

— Никольский еще песню на вас сочинил, — сказал Лесаев, — на мотив «Челиты»...

— Пойте, — неожиданно приказал Кацуба.

— Ну что вы, товарищ старшина... Неудобно.

— Ничего.

— Да я всю не помню... Только половину одного куплета и припев.

— Давайте, Лесаев, не стесняйтесь. Страна должна знать своих героев. Сергеев. У Сергеева грязь в казеннике. Пишите. И пойте.

И оспой вся морда изрыта,

И сам он похож на бандита...

Айя-яай! Ну что за зануда!

Во всей авиации нету такой,

Как наш старшина Кацуба!..

Кацуба продолжал разглядывать винтовку.

— И ствол нечищеный, — сказал Кацуба. — Запишите, Лесаев: Сергееву три наряда вне очереди за небрежное содержание личного оружия. Поставьте на место винтовку.

— А что у Никольского? — осторожно спросил Лесаев.

— У Никольского — порядок. Стихи — не фонтан. Не Пушкин, прямо скажем. А что, Лесаев, действительно здорово заметна оспа на моей вывеске?

— Что вы, товарищ старшина! — лживо отвел глаза Лесаев. — Абсолютно не заметна!..

* * *

... Потом Кацуба сидел у себя в каптерке и внимательно разглядывал себя в зеркальце.

— Заметна, заметна, — сказал он своему отражению и увидел через окно эскадрилью, которая возвращалась из УЛО в казарму.

Кацуба встал и вышел.

— Прямо в казарму на построение, — сказал он старшине первого звена.

— Хоть учебники-то положить можно?! — заорал Никольский.

— Отдохнуть бы до обеда! — завопил Сергеев.