Никифор на экране сосредоточенно вглядывается. Заметил опасный снег? Объектив движется и фиксирует: Никифор всматривается с такой тревогой не в снежные гранулы, а в показания шагомера. Вписывает цифры в блокнот. Страница разграфлена: Время, Скорость, Расстояние… На лице Никифора — самодовольное чувство педантично исполненного долга.
На лице расстроенного Никифора в зале — отвращение к самому себе.
— Жизни не хватит мне, чтобы искупить собственные заблуждения! — Никифор в зале не прощает прежнего себя на экране.
Два лица одного и того же человека — земля и небо!
Чувство вины делает человека человеком!
Шестеро в темном зале — лицом к лицу с собственной совестью. Оживают погибшие. Замирают уцелевшие. Воспоминания переплетаются с кинокадрами. Черно-белое и цветное. Реальность и воображение.
— Сколько раз можно ошибиться и уцелеть? — Дара вопрошает безмолвный экран.
— Человек — это то, что ему остается, когда он все теряет! — отвечает Асен в ее воспоминаниях.
— Зачем, зачем?
— Умереть — это ведь так по-человечески!
Лавина обрушивается внезапно. Грохочет. Кажется, мы слышим.
Кричит вожак в белом дыму. Шевелятся немые губы. Это призыв быть верными до конца!
Лавина, заснятая изнутри. Белый круговорот ее утробы. Живые и мертвые сливаются воедино.
Бесконечная белая смерть.
Но разве перед нами образ смерти в лице лавины? Нет, это бурное преображение, прыжок в другое измерение. А мы? Мы — в двух реальностях, мы в зале и на экране.
Что скажет снег? Внутри лавины начинаешь понимать его язык. Он поверяет нам истины, которые только мы можем постичь.
Снова живые и мертвые — в единстве лавины.
Надо найти в памяти что-то еще, последнее, самое важное. Самозабвенно увлеченный оператор повис над бездной, снимает, снимает. Он исполнен почти мистической веры в необходимость его искусства. Камера, вырвавшись из его обессиленных рук, остается поэтом, запечатлевает дивную красоту лавины, одолевая этим извечный человеческий страх перед ней.
Снежные светлячки.
Только живые хранят память. А вот сохранил ее мертвый и отдает живым. И сам остается, живой, теплый, любимый.
Память — самый прекрасный из человеческих миров.
Эпилог
Шаги на снегу.
Эти ямки от протезов — тоже человеческие следы. Они даже глубже, чем следы обычные.
Так думал Суеверный, когда в больничном коридоре учился передвигаться на протезах. Одной рукой опирался на костыль, другой — подпирал стену.
Сколько усилий, сколько воли и самообладания, чтобы вынести боль каждого шага! Он ступает по раскаленным углям. Раны горят. Темнеет в глазах.
И все же он идет. Боль сковывает, но он не желает подчиниться ей. Он шагает. Первый шаг — начало новой жизни! Сколько муки! Как нелегко! Эту бы энергию да в какое-нибудь полезное действие — да он бы горы свернул! Но нет гор, есть движение — шаг, другой. Победа! Боль! Он стискивает зубы. Он отличается от неподвижной стены, за которую держится одной рукой, — ему больно! Каждый миг он может утратить эту боль, упасть, побелеть, слиться с белизной стены. Он распрямляется. Болью измеряет он расстояние — вот самый чувствительный шагомер! Коридор бесконечен. Преодоление бесконечности!
Он шагает. В шаге лучше, полнее всего выражает себя человек, в движении!
Воображение уносит его далеко от больницы.
Первое восхождение на протезах. Он двигается медленно. Он еще не привык. Он тратит слишком много сил. Лицо его оросил мученический пот. Он поднимает глаза. Взгляд утопает в бездонной дали.
Беловолосые хребты неутомимо вздымают над собой небосвод.
Сельский мальчик с пестрой сумкой через плечо возвращается из школы. В руке у него — голубой блокнот. Суеверный приостанавливается. Глубоко вдыхает всей грудью. Горы наполняют его своей необъятностью.
— Ты что рисуешь? Дай-ка поглядеть!
У мальчика прядка нависает на глаза. Он неохотно подает блокнот. Суеверный раскрывает. Его собственный детский рисунок. Когда-то и он так рисовал, прикусив язык от старания.
Белая бумага, зубчатая линия. Детское представление о горах, словно прыжок прямо к солнцу.
— Отлично рисуешь!
Мальчик замечает костыль и робко советует:
— Здесь круто! Там есть хорошая дорожка!
— Нет, я должен здесь!
— Почему?
Умные, любознательные глаза сияют на лице маленького горца.
— Знаешь, был такой знаменитый альпинист, Тенцинг Норгэй. И вот однажды его спросили, почему он поднялся на самую высокую гору в мире — на Эверест. А он был такой же горец, как ты! И он ответил: «Потому, что Эверест существует!»
Мальчик поднимает глаза к вершине. Детские удивленные глаза. Вереница вершин несет на своих могучих плечах облачную высь.
Шаги на снегу, протезы, костыль… Куда ведет эта дорога?..
В горы? Но куда? Ввысь или в пропасть?
Шаги на снегу. Планета обитаема.
Шаги зовут нас продолжить путь…
Кирилл Топалов
БЕГИ… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
Повесть
Кирил Топалов
БЯГАЙ… ОБИЧАМ ТЕ!
I
СПРОСОНОК СЛЫШУ — ТЕЛЕФОН!