Старт

Раз! — одним прыжком выпрыгиваю из постели… Два! — мчусь в прихожую… Три! — на пороге сталкиваюсь с бабушкой… Уф! — наконец-то: хватаю трубку… Бац! — заело.. Трясу аппарат…

Алло! Алло!

Частые гудки… На пороге бабушка собирает раскиданное белье в таз и ворчит. Просыпаюсь окончательно.

— Баб, телефон звонил?

— Черти у тебя в башке трезвонят! — сердится она, распрямляется и уносит свой таз. — Парню в армию скоро! — доносится с балкона старушечья воркотня, — а все еще дурака валяет. Носится как сумасшедший…

Ну, во-первых, до армии мне еще два года; во-вторых, может, еще и всеобщее и полное разоружение объявят о всем мире, а в-третьих, представляю себе отчетливо бабушкин отчаянный рев, когда меня будут в армию провожать… Но с моей бабушкой спорить почти так же бессмысленно, как и со мной; поэтому кручу пальцем у виска и ору посильнее, чтобы она там, на балконе, слышала:

— У меня наследственность плохая!

Так! Теперь с размаха опускаю трубку — маленькая дежурная месть и бабушке и ее допотопному аппарату, с которым она никак не желает расставаться… Значит, не звонил никто. Может, приснилось? Тем более со мной вообще-то бывает — вдруг ночью во сне усядусь на постели и целую речь закачу. Наши, конечно, сразу — ушки на макушке, вопросики разные задают, а знай себе отвечаю, и уж куда честней, чем наяву; так что даже на родительские собрания им незачем ходить. Но однажды я все-таки отомстил. Начинают они свой допрос, а я притворился, будто сплю, и заявил, что мы с моим дружком Ангелом решили угнать машину, одну из тех, которые возле нашей многоэтажки припаркованы, а всем остальным легковушкам — шины проколоть. Папка целую народную дружину поднял на ноги, а я себе спал без задних ног — и хоть бы хны!

В общем-то меня этот мой сомнамбулизм не так уж и угнетает. Ну, сознаюсь, по какому предмету срезался, какой фильм «до шестнадцати» посмотрел (теперь-то мне уже шестнадцать). Раз только завалился с хиповой лексикой, бабушка обозвала ее «воровскими словечками» — умора! Но с некоторых пор завелась у меня серьезная тайна. Наверняка догадались вы, в чем дело… Ну да, Светла… Они из Шумена переехали в Софию… Адски задается девица… И не без причин — адски умна и столь же адски красива. Короче — полный ад.

— Пей молоко, пока теплое! — кричит бабушка с балкона. Вхожу в ванную: горсть воды — в лицо, пара горстей — на грудь. Как есть в одних тренировочных трусах бегу на кухню. Молоко горячее — жуть! Привычно наливаю стакан. Надо бы сахару… И вдруг до меня доходит, что ничего-то мне неохота. Удивительно, прежде такого не замечалось. Я ведь уже два с половиной года боксирую в юношеской секции «Спартака», даже я чемпион в общем-то, а если не подзарядишься как следует, живо тебя на лопатки положат. А теперь вот ни есть, ни пить не хочется. Что-то напряглось внутри, как перед матчем, и хочется подраться и броситься бежать, а главное — хочется говорить, говорить… Подраться с кем угодно, бежать куда глаза глядят, а говорить… говорить со Светлой. Вчера она обещала, что сегодня утром позвонит насчет математики. Да уж какая там математика! Просто по телефону легче объясняться. Например, вдруг она сейчас звонит и вместо сахарницы у меня в руке трубка, что я предприму? Прежде всего приму соответствующую позу — вот! Потом зажигаем окурок (папкин, разумеется) — пух-пух (и ни малейшего кашля!). Отпиваем немного виски (надо положить в молоко лед из холодильника). А теперь — прошу! Добро пожаловать, Светла! Дзинь!

— Алло!

— Да.

— Простите, можно Коки?

— Я у телефона.

— А, Коки, здравствуй! Это Светла…

— Понял. Целую ночь дожидался, пока рассветет и ты мне позвонишь…

— Но это звучит так странно. Чем я заслужила…

— Ничем. Просто ты — это ты, и все!

— Спасибо. Могу сказать то же самое!

— Что?

— Я тоже едва дождалась утра, чтобы позвонить тебе…

— Ну, если это правда… Слушай, я хочу открыть тебе одну тайну…

— Какую.

— Ты мне страшно нравишься. Когда я о тебе думаю, мне становится так хорошо… А ты?.. Ты можешь сказать то же самое?