Стартует мужество

Вначале было тихо. Но стоило нам пересечь передний край противника, как в небе появились разрывы зенитных снарядов. Почти инстинктивно я изменил курс и высоту. Снаряды стали рваться правее и ниже. Маневрируя, мы все больше углублялись в тыл врага.

Чем дальше мы шли на запад, тем гуще и ниже становились облака, прижимая нас к земле. На такой высоте нас могли сбить даже из автомата. Пришлось чаще и энергичнее перекладывать самолет из одного разворота в другой. Остальные летчики повторяли маневр.

Звено достигло намеченного района. Противник, видимо, никак не предполагал, что в такую погоду могут появиться наши истребители. На опушке рощи, неподалеку от дороги, квадратами выделялись незамаскированные штабеля артиллерийских снарядов. А за деревней, в подлеске, по всем признакам, стояли танки.

Снижаюсь до бреющего. Следов гусениц не вижу. Значит, танки пришли сюда еще до дождей. Пролетаю над деревней. По улицам бродят отдельные солдаты. В одном из огородов вижу несколько бензозаправщиков. Подаю сигнал: «Делай, как я», прицеливаюсь и выпускаю два реактивных снаряда. Бензозаправщик вспыхивает. И сразу же по нас открывают огонь зенитки. Противник снял маскировку. В подлеске, где стоят танки, засверкали вспышки орудийных выстрелов. Знакомая картина!

Пока пара Егорова штурмует зенитные огневые точки, я со своим ведомым наблюдаю за подлеском, стараясь определить количество сосредоточенных там танков.

Закончив разведку, разворачиваемся на обратный курс. Видим — на дороге, километрах в десяти от подлеска, завязла в грязи колонна тупоносых грузовиков. Делаем один за другим три захода, и вот уже горят несколько машин.

На бреющем полете проскакиваем линию фронта и берем курс на свой аэродром.

 — Все глаза проглядел, — радостно встречает меня механик Васильев. — Нет и нет. Чего только не передумал! Говорили, что должны вернуться с задания через сорок минут, а прошло уже полтора часа.

Васильев заботливо осматривает самолет. На первый взгляд он медлителен. Но проходит совсем немного времени, и он успевает проверить всю машину.

Оружейник Закиров, заглянув в патронные ящики, улыбается до ушей и говорит:

 — Нет ни один патрон, товарищ командир. Хорошо работал. Мой сердца всегда веселый бывает, когда все патрон стреляешь. Еще заряжу, осечка не будет.

Оружейник ловко соскакивает с плоскости и скрывается в блиндаже, где хранятся боеприпасы. Через минуту он снова появляется, обвешанный пулеметными лентами, тщательно проверяет их, прежде чем заряжать оружие. С такой же быстротой и аккуратностью Закиров готовит к бою пушки, устанавливает на рейки реактивные снаряды. Закончив работу, он весело докладывает:

 — Все в порядке, товарищ командир. Можно везти от Шакир Закирова подарка фрицу. Ни одной задержка пушка не даст!

Васильев успел заправить самолет горючим и сжатым воздухом. Теперь он с отверткой в руках по-хозяйски проверяет надежность щитков.

Я пошел доложить о результатах разведки. Вернулся и сел рядом с летчиками звена, чтобы поговорить о прошедшем полете.

 — Смотри-ка, твой механик что-то нашел, — сказал мне ведомый.

Я обернулся и увидел Васильева на плоскости самолета. Взмахами рук он звал к себе и кричал:

 — Снаряд! Зенитный снаряд!

Мы все бросились к моей машине. На картере двигателя в развале цилиндров и в самом деле лежал снаряд. Он пробил дюралевый капот, но не разорвался. Вот так штука! Чудеса, да и только!

Никаких чудес, конечно, не было. Просто снаряд угодил в машину на излете и пробил лишь дюралевый капот. Но почему он не разорвался? Ведь лежал в развале горячих цилиндров.

Взять немецкий гостинец в руки никто не решался.

Подошел техник звена по вооружению Павлычев. Внимательно осмотрев находку и убедившись в неисправности взрывателя, он снял снаряд и сказал:

 — В рубашке ты родился…

 — Может быть, — весело ответил я. Меня почему-то и теперь не тревожила мысль о грозившей опасности.

…За ночь тучи разошлись. День обещал быть хорошим. Рано утром меня разбудил Вася Соколов.

 — Ты в сны веришь? — спросил он. — Не сердись. Я тоже не верю, но на душе почему-то тоскливо. Понимаешь, вот говорю сам себе, что все это ерунда, бабушкины сказки, предрассудки, а грудь давит какое-то предчувствие. Как в тот день, когда меня над Давыдовкой сбили…

Вид у Васи был действительно встревоженный, и я не мешал ему выговориться.

 — Снится мне, — продолжал Соколов, — что идем мы с тобой в Кинешме около моего дома и будто бы мы не знакомы. Смотрю, а ты отходишь все дальше и дальше, потом погрозил мне и говоришь: «Смерти боишься? Эх ты, чудак, а мы с ней, знаешь, рядышком».

 — И тут ты проснулся? — с насмешкой спросил Орловский.

 — Да, тут я и проснулся, — не заметив насмешки, подтвердил Вася.

 — Черт с ним, с этим сном! — сказал я как можно беспечней. — Смерть с нами рядом, да не в обнимку. Вставайте, а то еще что-нибудь приснится.

 — Ночи стали длинные, спим много, вот и лезет в голову всякая ерунда, — добавил Кузьмин, выглядывая в окно.