Старуха

Но он как будто не слышал её. Он продолжал во все глаза всматриваться в черты Ариадны, пытаясь уловить в них почудившиеся ему слабые признаки жизни.

А над ухом у него не переставал зудеть, как назойливая муха, прерывистый, задыхающийся старческий хрип:

– Мертва! Мертва! И ты уже мёртв. Вы все мертвы. Все-э!.. Так расплачиваются те, кто встаёт у меня на пути. Своими жизнями! На меньшее я не согласна…

И тут Миша не выдержал. Его нервы сдали. Заколотившись от неистовой злобы, он испустил истошный крик, больше похожий на звериный рёв, и в приступе дикого бешенства, не помня себя, ринулся к старухе и вцепился пальцами ей в горло. Её голова тут же запрокинулась назад, рот раззявился, длинный чёрный язык вывалился наружу. Она пыталась было сопротивляться, дёргалась и извивалась, как змея, всем телом, хватала его за плечи и шею и царапалась, как кошка, острыми кривыми когтями. Но всё было тщетно. Миша, не обращая внимания, казалось, не замечая её жалких немощных попыток вырваться из его железных объятий, стискивал её худое морщинистое горло всё сильнее и яростнее, глядя при этом в её закатившиеся, заволакивавшиеся мраком глаза и с жестокой радостью слушая вырывавшееся из её распахнутой пасти протяжное, постепенно замиравшее хрипение. И не разжимал пальцев до тех пор, пока не хрустнул шейный позвонок и её выпученные глаза окончательно не покрылись смертной тьмой.

А что случилось потом, он помнил очень смутно. Вдруг раздался оглушительный грохот, всё вокруг содрогнулось, заходило ходуном, сдвинулось с мест, из десятков глоток вырвался душераздирающий испуганный вопль. По пространству громадного зала метнулись тёмные мятущиеся тени, клубившаяся по углам и вдоль стен мгла резко сгустилась и, стремительно разрастаясь, заполнила всё помещение. А затем её прорезали и разорвали яркие, ослепительные всполохи вырвавшегося из-под земли пламени. После чего грянул ещё более мощный скрежет и лязг, воющий подземный гул сменился могучими, всё усиливавшимися ударами, в конце концов вспоровшими каменный пол и опрокинувшими и разбросавшими всё и всех в разные стороны. На том месте, где только что находился громадный стол с чинно сидевшими за ним мертвецами, образовался гигантский зияющий провал, в чёрную бездонную глубину которого рухнул вместе с остальными и Миша, так и не выпустивший из своих окостенелых рук задушенную им ведьму.

XXI

Это было похоже на продолжительный сон. Но не спокойный и мягкий, не восстанавливающий и укрепляющий силы, а тяжкий, мучительный, изматывающий, оставляющий после себя неприятный горький осадок, чувство тоски и безысходности. Как если бы спящий во время своего забытья заглянул в приоткрывшуюся перед ним мрачную потустороннюю бездну и увидел там такое, что бросит тень на всю его последующую жизнь и сделает её гораздо менее светлой и отрадной. Как если бы из этих безбрежных мглистых далей на него повеяло ледяным пронизывающим ветром, в котором явственно ощущалось дыхание смерти.

Уже начав слышать звуки, чувствовать запахи, вдохнув всей грудью свежий чистый воздух, которого он так долго был лишён, прищурившись от ударившего в глаза совсем не яркого, но показавшегося ему ослепительным солнечного света, который он уже не чаял увидеть, по которому, как по родному, любимому человеку, так стосковался, – Миша ещё некоторое время лежал без движения, раскинув руки и перебирая пальцами редкую пожухлую траву, служившую ему ложем. Он словно всё ещё не мог поверить, что он жив, что он на земле, в своём дворе, что его окружают знакомые люди, голоса которых он всё более отчётливо различал, по мере того как утихал наполнявший его голову шум.

Однако он не спешил открывать глаза. Он так часто и жестоко обманывался в своих надеждах, что уже боялся поверить в избавление. В то, что всё закончилось, что он, заживо погребённый, потерянно блуждавший по тёмным подземным норам, провалившийся, казалось, в саму преисподнюю и увидевший там такое, от чего его до сих пор мороз подирал по коже, он, сам уверившийся в своей гибели и утративший всякую надежду на спасение, выжил, уцелел, каким-то невероятным образом вырвался из цепких лап смерти и вернулся на землю. Это было похоже на чудо, на невообразимую милость судьбы, которая случается, наверное, раз в жизни и больше не повторяется. И, желая окончательно увериться, так ли это на самом деле, он всё же решился поднять воспалённые, набрякшие веки, не без усилия приподнялся и огляделся.