Он меня заверил, что всё будет хорошо. С этим обещанием я и уехала. Но переживала постоянно. Порой ночи не спала… Оказалось, что не зря!
Вдруг звонит командир. Так, мол, и так… Задурил ваш Володька. Учиться не хочет. Собираются его выгонять. Вчера из увольнительной вернулся навеселе. Сильно пахло от него спиртным духом.
Как я не умерла тогда, не знаю. С сердцем плохо стало. Никогда такого не было. Стучало так, что казалось вот-вот и выскочит из меня. Кинулась за билетами. «Этот поганый Питер, – думаю, – если не успею во время, загубит моего сына».
Приехала. Нашла училище, в нём и Алексея Михайловича. Постучалась в его кабинет и, не дожидаясь разрешения, вошла. Поздоровалась. Он меня сразу узнал.
– Садитесь, – говорит, – Ульяна Никитична. – Вот такие у нас с вами дела… Прямо скажем, не очень хорошие…
А я ему:
– Алексей Михайлович! Позови убийцу моего сюда.
Он засмеялся, но «убийцу» позвал. Не сам, конечно, пошёл, а попросил кого-то по телефону.
– Пришлите, – говорит, – ко мне курсанта Тимофеева.
Ему и прислали моего говнюка. Вошёл мой говнюк, увидел меня и побледнел. Точно как бумага на столе Алексея Михайловича.
– Ну, что, сынок? Подойди ко мне – я тебя приласкаю.
И «приласкала». Как давай его охаживать! И ладонями хлестала, и кулаками била. Дважды ногой поджопник дала. А он знай от меня уворачивается и кричит:
– Мамочка! Прости меня! Я больше не буду!
А я ему кричу:
– Не смей от меня уворачиваться! Дай мне проучить тебя как следует! А то сердце моё лопнет, если будешь сопротивляться!
А он огромный такой. Мне его не достать. Я подпрыгиваю и пытаюсь его треснуть. А он ловко так закрывается. Наглец! Уходит от ударов и всё. Достаётся ему, конечно, но не так, как бы хотелось. Это-то меня еще больше злило. Тогда я схватила стул и замахнулась, но стул перехватил Алексей Михайлович. Я завопила:
– Уйди от греха, командир! Зашибу и тебя! Не лезь не в свои дела!
Но тут силы мои закончились, я села на диван и громко, не сдерживая себя, заплакала. Этого Володька испугался больше всего. Кинулся передо мной на колени, руки целует и сам плачет, прощения просит:
– Я не буду больше! Я буду хороший! Вот увидишь!
А я спокойно так, как мёртвая, говорю:
– Собирайся. На шахте тоже люди нужны. Не всем становиться моряками. Кому-то надо и уголь рубить.
Вышла в коридор, и он за мной. А в коридоре, у дверей кабинета, где мы бушевали, уже народ собрался! Все в морской форме. Смотрю – многие улыбаются.
И Алексей Михайлович тут. Подходит ко мне, обнимает за плечи и говорит:
– Ульяна Никитична! Успокойтесь! Всё будет хорошо! Больше такое не повторится. Вот увидите!
Тут открывается дверь, что напротив кабинета Алексея Михайловича, и оттуда выходит, как я догадалась, большой-пребольшой начальник. Подходит прямо ко мне, улыбается и ласково так говорит:
– Спасибо вам, мама, за помощь и науку!..
Я чуть не по стойке «смирно» встала.
– Пожалуйста, – говорю. – Если что, всегда помогу. Зовите!
– Обязательно позовём!
И добавил:
– Я вам, мама, там внизу… машину вызвал. Куда вам надо, туда и отвезут.
– А моего хрена куда же? Я его забрать хотела.
– А с вашим «хреном» (сыном, в смысле) все будет хорошо. Пусть учится! Еще раз спасибо.
Тут меня что-то переклинило, и я говорю:
– Рада стараться! Служу Советскому Союзу!
Все захохотали.
Я с начальником за руку попрощалась, а с Алексеем Михайловичем даже расцеловались.
Села в машину и попросила отвезти на вокзал. Некогда было город рассматривать. Дел на шахте много…
– Что же с ним такое случилось? – спросила Елена Олеговна. – Такой хороший…
– Что, что?.. С каждым может случиться. И с хорошим тоже. ЗамудИло его. Но, слава Богу, больше подобное не повторялось.
– Хорошо вам, Ульяна! Быстро вы с ним справились. А моего всё мудИт и мудит… Очень уж долго… И не молодой уже…
– А каким ребёнком был?
– Растила его себе на радость. Правда, учился плохо. На родительских собраниях мне доставалось за него постоянно. Других детей хвалили, и их родители сидели гордо, а моего ругали, и я к парте наклонялась пониже, чтобы стать незаметней. Ваш захотел стать моряком – и поступил. А мой нигде не хотел учиться и даже в ПТУ не поступил. Ваш один раз отбился от рук, а мой…
Замолчала Елена Олеговна и низко наклонила голову к столу, как когда-то на родительских собраниях.
– Да, горемычная ты, – пожалела Елену Олеговну Ульяна.
– Горемычная, – согласилась Елена Олеговна.
– Где-то ты прокололась…
– Наверное…
– Но и у меня вышло не все так, как я хотела…
– Что же не так? У вас, можно сказать, сын – идеал и пример для подражания…
– Не совсем. Училище-то он закончил. И опять с отличием. Плавал лет десять… Но тут развал страны подкрался. Вместе с ней и флот в пропасть рухнул… Он ушёл со службы и занялся бизнесом…
– И у него получилось?
– А у него все получается… Ну… почти все…
– Он – богатый? Простите мне мой вопрос!
– Богатый. Не буду скрывать.
– По-настоящему богатый?
– По-настоящему. Но никогда не «жопится» от своего богатства. Всегда людям помогает. Всё своим трудом заработал. Ни копейки чужой не взял. Только отдаёт. Знаете больницу Святого Георгия?