Старые дома

О Серафиме можно сказать, что он, будучи ректором, чрезвычайно добр был для воспитанников, особенно живших на казённом содержании. Заботился об улучшении их пищи и одежды, и побуждал эконома не скаредничать по экономии; но сам в экономии ничего не понимал и ни за чем не следил. Поэтому, в коротенькое его правление, оказались в семинарии большие передержки, которые поставили, при следующих ректорах, семинарию в критическое положение безденежья и долгов неоплатных. И только пожертвования настоятелей тамбовских монастырей, которых нарочно вызывали в Тамбов, умоляли их, ублажали и угощали, спасли от беды.

Потом явился в семинарию ректором архимандрит Геннадий. Приехал он из Задонского монастыря, в котором проживал не у дел, в числе братства. До Задонска он состоял ректором Самарской семинарии не много времени, не угодил тамошнему епископу своей самостоятельной жизнью и деятельностью, и за то попал в монастырь. Приехал довольно уже помятым жизнью, но в помятом его образе все скоро нашли хромого человека со здравым умом, доброй волей и искренним сердцем, с обращением по внешности прямым, простым и откровенным.

Учебное монашество не успело на эти альтруистические свойства наложить своих сухих печатей. Он не корчил из себя начальника, а со всеми сослужащими обращался по товариществу, и все его искренно за это уважали. Двери его всегда для всех были открыты, во всякое время можно было к нему идти и говорить, если была нужда. Он этим нисколько не стеснялся, и принимал сослужащих в этих случаях с радушием. Умел вести дело управления семинарии по всем частям, в порядке и целесообразно.

Семинарию он застал по экономии в критическом положении. Предшественники его, ректоры, при непонимании экономии и несмотрении, истощили все средства содержания и ввели семинарию в долги. Он сумел устроить дело так, что пришли на помощь монастыри, и настоятели их значительными взносами покрыли все долги и затем обязались ежегодно взносить особую сумму добровольно, в пособие к скудному казённому жалованию наставников семинарии.

Так что содержание наставников чрез это значительно возвысилось ещё задолго до новых окладов по преобразованию.

С воспитанниками он всегда обращался отечески, был к ним всегда близок, прост, и они все любили его и уважали. Он умел и побранить их и наказать вовремя, и пошутить, и повеселить их, и всё так выходило, что все искренно им были довольны.

Не чуждался он и знакомств в городе, но более любил компанию в товарищеском кружке семинарском, где иногда дозволял себе повеселиться; любил приглашать наставников и к себе для компании.

В Тамбовской семинарии он прослужил лет 5–6 благополучно. Во всё это время семинария благоденствовала – всё было исправно и жизненно. И Геннадия, наконец, вызвали в С.-Петербург для епископства, которого он скоро и удостоен, и был в нескольких епархиях епископом викарным, а далее до самостоятельного епископа не дошёл.

Везде, где бы он ни был викарным, не мирно относились к нему епархиальные епископы и старались выжить его; и загоняли его до того, что он был на покое в Тамбовском Козловском монастыре, со званием настоятеля.

Епископом тамбовским, при моём поступлении в семинарии, как я сказал выше, был Макарий. При мне он пребывал в Тамбове менее года, а всего пребывания его не было и двух лет.

Прошёл он в Тамбове, как блестящий метеор, на которого все с интересом смотрели и с удовольствием дивились. А дамы были от него в восхищении. Он всем казался человеком вполне и истинно образованным. Да таков он был и во всей реальности своей: блестящего ума и обширной учёности, с даром блестящего ораторского слова, с внешностью стройной и красивой, с манерами благовоспитанного аристократа, но в то же время и архиерей-монах, во всём его благородном и разумном человеческом смысле.

Величественно и благоговейно было служение его в храме, где мастерски говорил свои импровизированные проповеди большей частью богословского содержания и учёного характера. И храм в его служение всегда был полон не простым только народом, а и высшими лицами, интеллигентными.

С духовенством он всегда был вежлив, гуманен, говорил священникам "вы" и приглашал в гостиную послуживших.

Будучи в Тамбове, он уже был давно известен, как учёный богослов, и начал составлять в Тамбове великую многотомную историю русской церкви, в таком же характере учёном, как составлял тогда свою русскую историю профессор Соловьёв.

Но в захолустном Тамбове для такого учёного труда не было никакого удобства, поэтому, как говорили, его и скоро, по его желанию, перевели из Тамбова в учёный университетский город Харьков. И сильно жалели все тамбовцы, что лишились скоро такого высокого архипастыря, никогда у них такого не бывало прежде, да и нигде ими не видано. Много было при проводах и искренно плачущих. Утешались все понимающие дело люди только тем, что этому редкому в архипасторстве архипастырю предстоит быть светилом русской церкви, светящимся на высоте, и принести великую пользу ей во главе управления. Что и оправдалось.