Старые друзья

Чехов уходит.

Какой одинокий человек Чехов и как мало его понимают! Около него огромная толпа, а на печати у него вырезано: «Одинокому везде пустыня»! Он родился немного рано.

Горький уходит. Появляются  К н и п п е р  и  Ч е х о в.

Чехов — в кресле — смотрит на Книппер в роли Аркадиной.

К н и п п е р (в роли Аркадиной). «Ты последняя страница моей жизни!.. Ты такой талантливый, умный, лучший из всех теперешних писателей, единственная надежда России… У тебя столько искренности, простоты, свежести, здорового юмора… Ты можешь одним штрихом передать главное, что характерно для лица или пейзажа, люди у тебя, как живые. Тебя нельзя читать без восторга!»

Чехов дает Книппер фотографию.

(Берет фотографию, читает.) «Книппер — многоуважаемой Ирине Николаевне Аркадиной — от автора «Чайки».

Ч е х о в. Последняя страница моей жизни. Великая артистка земли русской. Мы уже начинаем думать, что вы забыли о нас и вышли на Кавказе замуж. Автор забыт — о, как это ужасно, как жестоко, как вероломно!

К н и п п е р. А я-то думала, что писатель Чехов забыл об актрисе Книппер. Что вы поделываете? Что Мария Павловна?! Пописывает этюдики или ленится?! Прокатилась бы сюда, право, здесь хорошо, отсюда вместе поехали бы в Батум и Ялту.

Ч е х о в. Писатель Чехов не забыл актрисы Книппер. Мало того, ваше предложение поехать вместе из Батума в Ялту кажется ему очаровательным. Я поеду, но с условием, что вы не вскружите мне голову. Меня считают очень серьезным человеком, и мне не хотелось бы показаться таким же слабым, как все.

Книппер уходит. Появляется  Г о р ь к и й  с фотографией в руках.

Г о р ь к и й (читает надпись на фото). «Горькому — доктор Чехов». (Чехову.) Спасибо, доктор Чехов! Великолепная карточка. Часы получил и рад черт знает как! Мне хочется ходить по улицам и кричать — а знаете ли вы, черти, что мне Чехов часы подарил? Здесь публика возмущена смертью студента Ливена, сжегшего себя в тюрьме. Я знал его, знаю его мать-старушку. Огромная толпа шла за гробом и пела всю дорогу. К вам приеду, если кончится надзор за мной.

Ч е х о в. Одолевают чахоточные бедняки. Видеть их лица, когда они просят, и видеть их жалкие одеяла, когда они умирают, — это тяжело. Потеряешь всякий интерес к солнцу и к морю. Мы решили строить санаторий, я сочинил воззвание. Пропагандируйте его через нижегородские и самарские газеты, где у вас есть знакомства. Вы человек молодой, сильный, выносливый, я бы на вашем месте в Индию укатил, черт знает куда. Я бы еще два факультета окончил. Так обидно, что мне уже сорок лет, что у меня одышка и всякая дрянь, мешающая жить свободно. Хожу по набережной, точно заштатный поп.

Г о р ь к и й. В Индию я не поеду, а пешком по России — собираюсь. Вы пишете — «мне уже сорок лет». Вам только сорок лет! А какую уйму вы написали! И как написали! После вас все кажется грубым, написанным не пером, а поленом. Вы все лучше пишете, все сильнее, все красивее. Огромное вы делаете дело вашими маленькими рассказами, возбуждая в людях отвращение к сонной полумертвой жизни, черт бы ее побрал. Настало время нужды в героическом: все хотят возбуждающего, яркого. Всякий раз мне хочется наговорить вам чего-нибудь такого, от чего вам было бы и весело, и приятно, и легче жилось. По вечерам пью водку с малярами и пою с ними песни. Пение их изгоняет из сердца моего беспутного слезы, а вместе с ними и хандру.

Горький уходит.

Ч е х о в (с записной книжкой). Вы должны иметь приличных, хорошо одетых детей, а ваши дети должны иметь хорошие квартиры и детей, а их дети — тоже детей и хорошие квартиры, а для чего это — черт его знает!

Появляется  К н и п п е р.

К н и п п е р. Вчера перед репетицией зашла к вашей сестре, видела Лику — пардон, что так называю, — и Левитана. Прислушивалась к перезвону в Страстном монастыре, думала о вас. В вашем кабинете уютно так, хорошо. Я абонировалась на угол дивана, прямо против вашего портрета, буду приходить и сидеть.

Ч е х о в. Я привык к вам, скучаю и не могу помириться с мыслью, что не увижу вас до весны. Будьте здоровы, веселы, счастливы, работайте, прыгайте, увлекайтесь и, если можно, не забывайте заштатного писателя, вашего усердного поклонника.