Старые друзья

Д у с я. Точно. А меня сюда — за ранеными. И попросила она меня к мамаше зайти.

Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района продолжается». Разрыв снаряда.

Сами слышим, что продолжается. Уж очень он спокойно докладывает. Это надо подумать, такое в городе устроили!

С и м а. Это ведь фашисты устроили!

Д у с я. Я могла не ехать. Меня, дуру, раненые подбили. Поезжай — город посмотришь. Посмотришь тут бомбоубежища. Я сегодня уже в трех отсидела. Еще страшнее, чем на улице, — темно, народу нет, сидишь одна как дура. Теперь я до конца войны в Ленинград не приеду.

С и м а. Что же, по-вашему, здесь будут стрелять до конца войны?! Глупо.

Д у с я. Ты уж больно умна для своих-то лет!

С и м а. Меня мама учила глупости не говорить, а оставлять в уме.

Д у с я. Ты у меня поразговаривай!

С и м а. Я не у вас. Вы и с ранеными тоже так разговариваете?

Д у с я. Я их в строгости держу. Не твое дело. Больно бойкая. Иди по своим делам. Ты здесь чужая. Что ты тут делаешь? Иди домой.

С и м а. Нет у меня дома.

Д у с я. Не выдумывай! У каждого есть дом.

С и м а. Погиб мой дом. Двадцать четвертого апреля.

Пауза.

Д у с я. Дела! Значит, здесь с матерью проживаете?

С и м а. И мама моя погибла! Я за хлебом уходила. А она спала после ночной смены.

Д у с я. Отец-то воюет?

С и м а. Помер. Еще до Нового года.

Д у с я. Сирота! (Плачет.) Девонька ты моя…

С и м а. Я с Елизаветой Ивановной живу.

Д у с я. Родственница, значит.

С и м а. Нет. Она из нашей школы. И взяла меня к себе.

Д у с я. Чужая! Вот теперь народ пошел — последним делится.

С и м а. Вовсе я не чужая. Я ее тетей Лизой зову.

Д у с я. Понятно… Вот что, милая, я тебя сейчас салом накормлю…

С и м а. Не хочу я вашего сала…

Д у с я. Не сердись, милая. Мы сейчас вместе поедим. А то я с этими обстрелами умаялась. Мешок-то неподъемный — ползай-ка с ним по подвалам! Подвигайся! (Достает из мешка сало.) У меня отец говорил: ешь, пока не вспотеешь, работай, пока не озябнешь! Ешь! Что глаза-то воротишь?!

С и м а. Не хочу я вашего сала.

Д у с я. Гордости в тебе много. А тебе теперь гордой нельзя быть. Не с мамой живешь! Ешь сало, тебе говорят! Что молчишь?

С и м а. Не хочется мне с вами разговаривать.

Д у с я. Такая мозгля, и уже обижается! Ешь сало — последний раз говорю! Не выводи из терпения! Ешь! Входит Елизавета Ивановна.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Почему вы кричите? Что случилось?

С и м а. Она не кричит. Она так разговаривает.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Кто вы?

Д у с я. Ну и характер у девочки… Одно счастье, что не ваша она дочь, а то набедовались бы вы с ней под старость. С таких лет и такая… Избаловали ее…

Сима плачет.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Почему вы так разговариваете?

Разрыв снаряда.

Д у с я. Что за город?! Стреляют, кричат… Я им посылки волоку на своем горбу, девять штук, а они… (Плачет.)

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Откуда вы? Из Вологды? (Плачет.)

Д у с я (сквозь слезы). Точно. От Антонины Сергеевны.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Три бабы, три плаксы. Ну-ка, девочки, утирайте слезы, а то зайдет кто — просто срам! С обидами мы потом разберемся, а сейчас рассказывайте о Тоне. Как она там? Вы с ней вместе работаете? Как вас по имени-отчеству?

Д у с я. Дуся. Про вашу дочь одно могу сказать: золотой у нее характер. Не то что…

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. Дуся!

Д у с я. Уж если она в госпитале свой характер не испортит, так судите сами. Я вам скажу, Елизавета Ивановна, насмотрелась я на этих раненых за восемь месяцев. Капризный народ. Они, конечно, не виноваты, но все равно надо себя соблюдать. Тем более военные. Я раньше в больнице работала. Больные — тоже не мед. Но они более сознательные. А эти?! С тяжелыми еще ничего. А легкие… они, дьяволы, здоровые, молодые, им бы только зубы почесать, или в город смыться, или вообще что-нибудь созоровать. Беда!

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А Тоня?

Д у с я. Тоня тоже мучается. Но она терпеливее. Я вам так скажу: лечить их не трудно, если, конечно, тебе образование позволяет. А ухаживать за ними… Он, главное, тебя болезнью не донимает — у него организм здоровый. У больного все как полагается, — с ним о температуре поговоришь, о лекарстве. А эти о болезни не говорят. У них свой разговор. Одному на фронте что-нибудь не нравится, сводка его не устраивает, без него, видите ли, не управляются… Другой из дома не такое письмо получил. А тот насчет второго фронта проезжается — что-нибудь Черчилль не так высказался. А главное — непослушные. Нам, говорят, команды и на фронте надоели. Я из-за чего так кричать стала? На работе все время сдерживаешься, нервы-то и сдают.

Е л и з а в е т а  И в а н о в н а. А Тоня?

Д у с я. Тоне легче. Она подход к каждому знает. С одним о фронте, с другим — о жене, третьему — книжку почитает. Среднее образование. А мне трудно…

Голос диктора: «Артиллерийский обстрел района прекратился».