Старый газетчик пишет...

— Мне незачем произносить ее на суахили, — сказала мисс Мэри. Как обычно, произнеся речь, она чувствовала себя немного Наполеоном после Аустерлица. — Речь эта предназначена только для белых женщин и, уж конечно, вовсе не относится к твоей невесте, коль скоро она претендует лишь на место второй жены. Моя речь направлена против любой белой дряни, которая возомнит, что с ней ты будешь счастлив больше! Против выскочек.

— Очаровательная речь. И с каждым разом она звучит все яснее и убедительней.

— Это совершеннейшая правда, — сказала мисс Мэри. — Именно так я и поступлю. Правда, я старалась, чтобы она не прозвучала слишком резко и вульгарно. Надеюсь, тебе не пришло в голову, что сладкоречивое снадобье имеет какое-нибудь отношение к водке-миллис?

— Нет, не пришло.

— Вот и хорошо.

— Я так хочу, чтобы мой лев объявился и в нужный момент у меня хватило роста разглядеть его в зарослях, — сказала мисс Мэри. — Знаешь, как много он для меня значит?

— Думаю, да. Это знают все.

— Кое-кто считает меня ненормальной. Но ведь в старину люди отправлялись на поиски Чаши Грааля или Золотого Руна, и никто не сомневался в их здравом уме. Настоящий огромный лев ничуть не хуже и куда опаснее любой чашки или овечьей шкуры, какими бы священными или золотыми они ни были. У каждого есть что-нибудь, чего ему по-настоящему хочется, а для меня важнее всего мой лев. Я знаю, с каким терпением вы все относились к моей охоте. Но после дождя я обязательно встречусь с ним. Не дождусь, когда наконец услышу ночью его рык.

— У него великолепный рык. И скоро ты его встретишь.

— Непосвященные никогда не поймут меня. А он сторицей воздаст мне за все.

— Понимаю. Ты ведь не ненавидишь его, правда?

— Нет. Я люблю его. Он прекрасен и очень сообразителен, и мне не нужно объяснять тебе, почему я должна его убить.

— Нет. Конечно же нет.

— Старик знает. Он и мне все объяснил. Он даже рассказал мне о той ужасной женщине, и как всем пришлось стрелять в ее льва сорок два раза. Да что об этом говорить, все равно никто никогда не поймет.

— Мы понимаем, а тем, кому это непонятно, мы можем только посочувствовать.

Этой ночью, когда все уже легли, но еще не успели заснуть, мы слышали рычание льва. Лев находился где-то к северу от лагеря, и рык его, поначалу негромкий, постепенно набирал силу и закончился вздохом.

— Я лягу к тебе, — сказала Мэри.

Я обнял ее, и мы лежали, прижавшись друг к другу в темноте, и слушали рев льва.

— Его ни с кем нельзя перепутать, — сказала Мэри. — Хорошо, что мы вместе, когда он так рычит.

Лев, глухо ворча, уходил на северо-запад. Невозможно описать рычание дикого льва. Можно лишь сказать: я слушал, а лев рычал. Ничего общего с шумом, который издает перед началом фильма лев «Метро-Голдвин-Майер». От рыка дикого льва цепенеет все внутри.

— У меня будто все оборвалось, — сказала Мэри. — Он настоящий владыка ночи.

Мы слушали, и вскоре откуда-то издалека, с северо-запада донесся новый рык, только теперь он закончился кашлем.

— Надеюсь, он поохотится удачно, — сказал я Мэри. — Не думай о нем слишком много, постарайся уснуть.

— Я должна и хочу думать о нем. Он мой лев, и я люблю и уважаю его, но я вынуждена убить его. Он для меня важнее всего, не считая тебя и наших помощников.

— Но тебе нужно отдохнуть, дорогая. Может быть, это он нарочно рычит и не дает тебе спать.

— Что ж, пусть он мешает мне, — сказала Мэри. — Раз я собираюсь его убить, он имеет на это право. Я люблю его, и мне нравится все, что он делает.

— Тебе надо поспать хотя бы немножко. Ему бы не понравилось твое поведение.

— Ему наплевать на меня. А мне на него нет. Ты должен понять.

— Я понимаю. Но тебе необходимо хорошенько выспаться, малышка. Потому что завтра утром все и начнется.

— Я буду спать. Пусть только он поговорит еще немного.

Ей очень хотелось спать, и я подумал, что эта девочка, ни разу в жизни не испытавшая желания убить кого бы то ни было, пока во время войны судьба не свела ее с сомнительными личностями вроде меня, слишком долго охотилась на львов, следуя безукоризненно честным правилам охоты, а это без должной страховки со стороны настоящего профессионала было не очень-то разумным делом и могло кончиться для нее плохо, и, возможно, все именно к этому и шло. Вскоре лев снова зарычал и кашлянул три раза. И кашель докатился от его логова к нам и заполнил палатку.

— Теперь я пойду спать, — сказала Мэри. — Надеюсь, он кашлял просто так, или, может, он простудился?

— Не знаю, дорогая.

Потом она уснула. Я устроился на краю раскладушки и пытался услышать льва. Он молчал примерно до трех часов, пока его охота не увенчалась успехом. После этого заговорили гиены, а лев ел и время от времени угрюмо ворчал. Львиц его не было слышно. Одна, как я знал, ждала потомство и предпочитала держаться от него подальше, а вторая была ее подругой. Я подумал, что найти его, когда рассветет, будет трудно, уж слишком сырая погода, а впрочем, всегда есть шанс.