Старый корабль

Однажды зашёл командир ополченцев Чжао Додо. Суй Инчжи отставил свои счёты и радушно предложил ему чаю. Чжао Додо отмахнулся: «Занимайся своим делом!» Посидев как на иголках, Суй Инчжи вернулся к себе в кабинет. Чжао Додо хотелось поговорить с Хуэйцзы. «Куриный жир есть?» — улыбаясь, спросил он. Хуэйцзы принесла немного в чашке, и он, вынув из кобуры на ремне маузер, макнул в жир палец и стал старательно втирать: «Чем больше втираешь, тем больше блестит». Потом встал и собрался уходить, а когда возвращал чашку, попутно накрыл ею высокую грудь женщины… Схватив ножницы, Хуэйцзы повернулась, но Додо уже и след простыл. Чашка со звоном упала на пол. Так, на корточках её и застал вбежавший Суй Инчжи: в одной руке ножницы, а другой она вытирала с груди жирное пятно.

В другой раз Хуэйцзы наткнулась на Додо в огороде, он выскользнул из-под подпорок для коровьего гороха. Она повернулась — и бежать. А Чжао Додо сзади кричит: «Чего бегать-то, рано или поздно всё равно дело этим кончится». Услышав это, Хуэйцзы остановилась и, холодно усмехаясь, стала его поджидать. «Ну, вот и правильно!» — обрадовался Додо, похлопывая себя по ляжкам. Когда он подошёл, Хуэйцзы вдруг нахмурилась и, выставив руки, как кошка, яростно вцепилась ногтями ему в лицо. Боль Додо стерпел, но вытащил пистолет и выстрелил себе под ноги. Только тогда Хуэйцзы убежала.

Шрамы на лице Чжао Додо затянулись лишь через месяц. Потом он собрал на улице Гаодин собрание, чтобы решить, считать Суй Инчжи просвещённой интеллигенцией или нет. Суй Инчжи вызвали на собрание, и после некоторого обсуждения Чжао Додо приставил к его голове указательный палец и произнёс губами: «Ба-бах». Суй Инчжи тут и упал, словно его и впрямь пристрелили, даже дышать перестал. Участники собрания спешно отнесли его домой, послали за старым лекарем Го Юнем, промучились с ним до полуночи, пока он, наконец, не задышал. Выздоравливал Суй Инчжи медленно, не сразу смог выпрямить спину и страшно исхудал. Баопу слышал, как отец без конца кашляет, так, что весь дом гудит. То собрание по критике словно уменьшило его жизнеспособность, казалось, он стал другим человеком. Однажды он, кашляя, сказал Баопу: «Видать, не все долги вернула семья Суй, надо это дело срочно завершать, времени не осталось». В тот день он прокашлял всю ночь, а когда домашние проснулись, в доме его не нашли. Баопу обнаружил на земле кровавые плевки и понял, что отец уехал на гнедом.

Последующие дни тянулись в тягостном ожидании. Еле пережили неделю, в то время как раз вернулся откуда-то издалека Суй Бучжао. Услышав, что старший брат снова отправился верхом в далёкий путь, он не выдержал и рассмеялся. Когда стало темнеть, домашние услышали ржание гнедого и радостно высыпали во двор. Стоя на одном колене у порожка ворот, гнедой бил землю копытом и потряхивал гривой. Смотрел он не на людей, а куда-то вдаль в открытые ворота. Что-то капнуло на руку Баопу — это была тёмная кровь. Тут гнедой задрал голову, испустил долгое ржание, повернулся и потрусил прочь. Все домашние за ним. За окраиной городка расстилалось поле красного гаоляна. Туда и устремился гнедой. Там, где он бежал, на колосьях гаоляна оставались следы крови. Хуэйцзы всю дорогу молчала, стиснув зубы, но кровавые следы не кончались, и она разрыдалась. Глухо постукивали копыта, удивительно, как гнедой ни разу не споткнулся о стебли. Баопу не плакал, почему-то никакого чувства горя он вообще не испытывал и про себя ругал себя. Красному полю, казалось, не будет конца, гнедой шёл всё быстрее и быстрее, и в конце концов остановился как вкопанный.

Суй Инчжи лежал на сухой меже, и лицо его было тоже землистого цвета. Вокруг всё в алых листьях — не разобрать, где листья, а где кровь. По лицу стало ясно, что отец истекал кровью всю дорогу и упал с лошади, когда она уже была на исходе. Дрожа всем телом, Суй Бучжао обнял его с криком: «Брат! Брат…» Уголки рта Суй Инчжи чуть раскрылись, он искал глазами Баопу. Тот опустился на колени:

— Я понимаю. Твоё сердце слишком устало. — Отец кивнул и кашлянул. Показалась ещё одна струйка крови.

— Он кашлем лёгкие повредил, — сказал Суй Бучжао, обращаясь к Хуэйцзы. Та осторожно закатала штанину Инчжи: нога расслабленная, плоть белая, почти прозрачная. Она поняла, что муж потерял почти всю кровь.

— Цзяньсу! Ханьчжан! Идите быстрее, гляньте на отца! — позвала она и вытолкнула детей перед Баопу. Ханьчжан поцеловала отца, на нежных губках остались следы крови, и она, нахмурившись будто от обиды, посмотрела на мать. Суй Инчжи оставалось жить совсем немного, он торопливо пробормотал несколько слов и закрыл глаза. Суй Бучжао, который всё это время проверял у него пульс, отпустил кисть и заплакал навзрыд, сотрясаясь тщедушным телом. Баопу, никогда не видевший дядюшку плачущим, остолбенел. А тот причитал:

— Ну, я-то бродяга, недостоин доброй смерти. А ты, брат? Ты, аккуратный и правильный, образованный и воспитанный, лучший в роду Суй — и такой конец: потерять всю кровь через горло и умереть на полпути. О-хо-хо… Семья Суй, семья Суй…