Старый пёс

— Подытожим, — сказал Иван Иванович, и удивительная нотка торжественности вдруг прорезалась в его дистиллированной речи. — Я знаю, о чём вас попросят и что вам предложат оне, — те, кому мы как бы служим. Здесь вы услышали честный расклад. Дальше выбор за вами, с каким государством вам по пути: с тем, для которого бандит и убийца по кличке Рефери полезен, или с тем, которое хочет раздавить этого древесного жука, разъедающего в труху плоть великой страны.

По всему, тут бы заиграть музыкальной заставке из программы «Время», но было тихо. Только улица снаружи шумела. Не люблю пафос, и тем более не страдаю иллюзией, будто выбор всегда за мной.

Я чуть было не спросил, дескать, у нас в стране что, два государства, но одумался и промолчал.

Очевидно, сановник от спецслужб подал невидимый миру сигнал, потому что холуй в сером распахнул передо мной дверцу и объявил:

— Я вас провожу, товарищ Чухов.

Миссия выполнена. Передислокация

Вводная 3. Сентябрь 1978

Собака подвешена за шею к турнику, врытому в землю на краю детской площадки.

Площадка спрятана между теплицами и банькой, ни с улицы её не видно (с улицы вообще мало что видно, железный забор надежно прикрывает дачный участок), ни из дома. Участок, кстати, большой, двадцать соток, есть где поиграть втайне от взрослых.

Обычная приблудная псина породы дворняга, бездомная и никому не интересная. Она именно подвешена, а не повешена, это крайне важно. Шею её стягивает проволочная петля, другой конец проволоки переброшен через перекладину, при этом задние лапы имеют опору. Зверь едва достаёт до табурета, заботливо поставленного Иваном, вытягивается, тянется, стараясь удержать равновесие, однако этого хватает, чтобы не задохнуться. То есть собака ещё живая, убивать её пока рано. Да и не собирается Иван её убивать вот так просто, вздёрнув в петле.

Она не лает и даже скулить толком не может, для того, собственно, схема и придумана. А как иначе? Пасть скотчем не замотаешь, а намордник не помешал бы ей орать на весь посёлок. Подросток, сделавший это с животным, изобретателен и предусмотрителен.

Ивану лет примерно пятнадцать. Дитя на даче, коротает субботний вечер, ничего необычного. На Земле сентябрь, в дачном посёлке темно, лишь ртутный фонарь на дороге худо-бедно освещает эту сцену. Кстати, зовут мальчика, возможно, совсем не Иван, а, скажем, Альберт. Или, скорее всего, не так, не этак, а как-нибудь иначе. Саша, Андрюша, Костя… вариантов слишком много, чтобы пытаться угадать. Очень жаль, что истинное имя его остаётся в густой тени, отбрасываемой старым клёном…

Пятнадцатилетнему Ивану-Альберту бесконечно скучно.

Жил бы он в другом времени и в другом месте — там, где другие мальчики кричат «москаляку на гиляку», — он с юмором подумал бы, глядя на трепыхающееся существо: «Собаку на гиляку». Но сейчас — конец семидесятых, ещё здравствует Советский Союз, и то про́клятое место, где гиляка заменила народную душу, ещё не расползлось кляксой по карте.

Он подумал совсем о другом: о том моменте, когда отец закончит развлекаться в «Охотничьей избушке» и вернётся в дом, оставив добычу связанной и запертой, как это обычно происходит.

Представив себе дальнейшее, Иван-Альберт непроизвольно сжимает рукоять ножа. Ладонь потеет от нетерпения. От налетевших фантазий трусы вдруг становятся ему тесны, нижний ум будущего мужчины наполняется кровью в тщетном желании распрямиться. Это называется эрекцией (не по годам развитый подросток, разумеется, знает такие вещи), чтобы справиться с ней, есть несколько отличных способов, в каждом из которых главная роль отводится инструменту с острым лезвием, будь то бритва, ножницы, нож…

Дворняга мелко танцует перед ним на крохотной тверди и глядит на своего мучителя человечьими глазами. Она будто бы всё понимает, и ей смертельно страшно… Вырезать глаза? Нет-нет-нет!!! Немыслимо! В глазах — весь смак, вся прелесть, весь смысл. Отец этого почему-то не чувствует, пользуется дурацкими чёрными повязками. И добычу, кстати, в конце концов отпускает на волю… ну да это его право — право охотника и большого начальника.

Отец Ивана-Альберта — великий человек; не смиренному чаду критиковать его действия.