Старый шут закон

— Суть всего сказанного, ваша честь, заключается в следующем: люди, присутствовавшие при совершении преступления, но ничего не предпринявшие, чтобы его предотвратить, противодействовать или препятствовать ему, считаются соучастниками, помогающими, одобря…

— Я возражаю! — Это был снова Фрэнк, злой, с всклокоченными волосами. — Такие выводы категорически противоречат источникам…

Но тут заорал главный прокурор.

— Ваша честь, я…

Затем он заговорил уже потише, но глаза его угрожающе сверкали.

— Я протестую. Адвокат ведет себя оскорбительно, он беспрерывно…

Внезапно Соумс повернулся, ткнул дрожащим пальцем в сторону Лео Сивиренса и вне себя от ярости закричал:

— Заткнитесь! Это я вам говорю, ВАМ! Помолчите!

От удивления и обиды Лео широко раскрыл глаза.

— Я только попросил мистера Хогарта передать мне книгу, чтобы посмотреть…

— Молчать! — снова завопил Соумс.

На этот раз в толпе засмеялись, и смех подействовал на прокурора, как отрезвляющий душ.

Судья Бек тоже улыбнулся залу, но никаких постановлений выносить не стал. Сев, Дьюи Соумс принялся поправлять манжеты. Впервые за все время этот самый высокопоставленный человек из всех сидящих в зале открыл рот — да еще как открыл! Публика недоумевала.

Судья кивнул Левицки, чтобы тот продолжал.

— Итак, ваша честь, я прошу, чтобы суд, исходя из событий, предшествовавших смерти шерифа Маккелвея и последовавших непосредственно за ней, решил, насколько тут вероятно существование заговора, приведшего к убийству. Факты, на которых может основываться это решение, таковы: шериф Маккелвей умер от пулевого ранения; два человека стреляли из толпы в блюстителей порядка; один из подсудимых ударил полицейского молотком; в распоряжении другого подсудимого находилась дубинка; помощник шерифа был избит до потери сознания; и наконец, толпа кинулась на место преступления по сигналу арестанта, который пытался бежать и действительно бежал в результате убийства. Разве всего этого недостаточно, чтобы допустить вероятность заговора?

— Мне хотелось бы заверить присутствующих, что обвинение не ставит своей целью притеснять бедняков. Напротив, мы хотим дать им возможность доказать свою невиновность на суде, где их участь будут решать их же сограждане, а права будут находиться под охраной всей нашей демократической системы судопроизводства. Как и все американцы, они имеют право на эту привилегию, но она должна быть предоставлена и народу нашего родного штата, от имени которого выступает обвинение. Вот в чем суть и смысл нашего обращения к суду.

Левицки сел, снял пенсне и, словно в молитве, склонил голову.

Хейла чувствовала себя как усталая, побитая собака. Нет ни малейшего сомнения, что речь Левицки поставила под угрозу жизнь невинных людей, людей того класса, с которым (она верила всей душой) связаны надежды человечества — в том числе и евреев. И все же, работая на подонков, Левицки ухитрился остаться в стороне. Он не раболепствовал, не требовал крови. Ему удалось выйти из двусмысленного положения с большим достоинством. Будучи на самом деле пособником правящего класса, он всего лишь «призывал к соблюдению закона».

Сам Левицки, казалось, и не слышал, как судья Бек, кивнув в его сторону, сказал:

— Суд благодарит заместителя главного прокурора за вдумчивое и беспристрастное изложение юридических аспектов дела, как он их понимает. Он выполнил свой долг в лучших правовых традициях.

Хейле стало жарко. Слова судьи точно соответствовали ее мыслям… но в том-то и весь ужас! Подумать только, минуту назад она чуть ли не гордилась Левицки. Теперь же она поняла совершенно отчетливо — еще один еврей унизился, вывалялся в грязи.

Глава 10 Почетнейшая обязанность

Судья объявил десятиминутный перерыв.

Фрэнку лучше побыть это время наедине с собой, думала Миньон. Он и без подсказок понимает, что свалял дурака, успел настроить судью против себя, а может быть, и против подзащитных; разве он не видит, как удовлетворенно перешептываются его недоброжелатели? В перерыве ему надо бы взять себя в руки, причем без посторонней помощи. Начни его утешать она, Лео или Пол, он, чего доброго, заподозрит, что вел себя еще глупее, чем на самом деле.

Да и ей не мешает успокоить нервы, решила Миньон; так что, пока Пан будет курить и выяснять, кто из ее друзей все еще «предан общему делу», она посидит в зале одна.

Не известно, достанет ли ей выдержки довести работу до конца. Она оказалась куда труднее, чем они с Фрэнком по неведению решили там, дома, когда она с радостью приняла его предложение поехать сюда вместе. Со своей долей она бы уж как-нибудь справилась, лишь бы Фрэнк вытянул ношу без ее помощи. Он вымотался и поэтому порой забывает, что всему свое время — и драчливости, и дипломатии. Чем сильнее он устает, тем сильнее проявляется его задиристость — и тем меньше от нее пользы. А сегодня утром у него сел голос; у актеров, к примеру, такое часто бывает, когда они боятся провала. Да, если его хандра затянется, у нее просто не хватит сил на то, чтобы поддерживать его и одновременно тащить комитет.