Старый Свет. Книга 1. Поручик

Лоялисты пошли в атаку под прикрытием огневого вала – гаубицы лупили метрах в пятидесяти перед первыми рядами синих мундиров. На удивление огонь прекратился недалеко от наших окопов. Я не сразу понял, что они боятся повредить железнодорожное полотно, берегут коммуникации для себя!

Артобстрел закончился, но легче не стало: до нас добралась их пехота. Мы просто не успели остановить огнем наступающего противника, и на наших позициях завязалась рукопашная схватка. Я вытянул шашку из ножен и, наметив себе вражеского сержанта с саперной лопаткой в руке, бросился в атаку.

Следующие несколько минут слились для меня в бесконечное багровое мгновенье, которое закончилось пронзительно-звонким свистком паровоза.

Поезд мчался сквозь пелену дыма и грохот взрывов на всех парах. Два аэроплана прикрытия, сопровождающие состав, сделали вираж и, нарисовав кровавый пунктир огнем своих пулеметов, проредили цепи атакующих лоялистов.

С лязгом и грохотом состав остановился у полустанка, двери вагонов открывались, оттуда выпрыгивали какие-то люди…

На нас пошла новая волна атакующих. Моя рота ответила залпами и гранатами, которых почти не осталось, штыками, прикладами и кулаками…

В какой-то момент мне показалось, что мы дрогнем. Слишком уж много было синих мундиров, слишком сильно устали мои бойцы… Стряхнув с шашки капли крови, я оглянулся и остолбенел!

Стройные ряды, черная форма, ротные штандарты реют на ветру. На рукавах – череп и кости, в глазах – молнии и громы, на лицах – решимость, вера и преданность. Преторианцы! Личная его высочества гвардия! Лоялисты тоже заметили нового врага и один за другим стали покидать поле боя.

Офицер – усатый, в зубах сигара – прошелся вдоль строя преторианцев, взмахнул сверкающей саблей, и рокочущим, поставленным голосом скомандовал:

– Когорта! С песней! Ма-а-арш!

Грохнули сотни сапог, преторианцы двинулись вперед: оружие наизготовку, шаг ровный. Впереди – песня:

Из Империи могучей,
От великой от Янги,
Молчаливой грозной тучей
Шли имперские полки![1]

Они так и шли, печатая шаг, не обращая внимания на выстрелы и взрывы. Крепкие глотки пели-орали полные мрачной решимости слова этой песни:

Их сурово воспитала
Мать – холодная тайга,
Бури грозные Свальбарда,
Мангазейские снега.

Два броневика выкатились из-за леса, попытались развернуть свои башенки, залить свинцовым дождем колонны преторианцев – куда там! Связки гранат, ручные пулеметы – дымят броневики.

Мои бойцы как-то собрались, оправились. Я неожиданно для себя рявкнул:

– Рота, стройся!

Бойцы стали плечом к плечу.

– Р-равняйсь! Смир-р-рна! Шагом марш!

А впереди преторианцы ворвались на позиции лоялистов, крушили, ломали, сметали все на своем пути…

Эх, Империя родная!
За тебя ль не постоим?
И заморским дальним странам
Мы привет передадим!

Мы подошли в тот момент, когда лоялистский штаб пытался удрать на легковых автомобилях, а гаубичная батарея прямой наводкой начинала обстреливать потерянные позиции. Мы видели артиллеристов в синих мундирах, здорово попортивших нам кровь, видели и слышали залп из сотен винтовок вслед штабной автоколонне и вильнувшую в кювет последнюю машину…

– Цепью! В атаку! Бегом марш! – проревел офицер-преторианец, и, постепенно ускоряясь, парни в черной форме устремились к вражеской батарее, к автоколонне с разбитыми стеклами и спущенными шинами. Я запоздало повел роту в обход артиллерийских позиций. Мои ребята уже в один голос с преторианцами пели-орали:

Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда!
Офицерские заставы
Занимали города!

Лоялисты стреляли хорошо, но остановить черную лавину не могли. Да и мы подоспели вовремя – ударили во фланг и сбили их охранение.

Ревели преторианцы, сбрасывая под откос холма гаубицы, безжалостно добивая раненых и опрометчиво сдавшихся в плен врагов. Мои ребята уже уверенно подхватили:

Знай, страна, в лихие годы
В память славной старины
Честь великого народа
Отстоят твои сыны!

А я устало сел на мешок с песком, оставшийся от ретраншемента позади орудийных позиций, и, сняв фуражку, отер лицо. Это великолепно, но так не воюют!

Глава 7. Оккупанты

Пуля срикошетила от каменной кладки и подняла фонтанчик пыли у меня под ногами. Они загнали нас в какой-то цех заброшенной фабрики и не давали высунуть носа.

Незнакомый корнет скрючился за покрытым ржавчиной прибором непонятного назначения. Он щелкал барабаном револьвера и шевелил губами, то ли повторяя слова молитвы, то ли матерясь.

Я попробовал выглянуть из окна с разбитыми стеклами. Раздался выстрел, и у меня с головы слетела фуражка.

– Твою мать!