– Что ж, так и поступим. У вас есть план, схема зданий? Нам будет очень кстати…
Пелагея Павловна кивнула и пригласила меня к себе в кабинет, раздав перед этим распоряжения преподавателям и воспитанницам. Кабинет выглядел солидно – мебель из мореного дуба, обширная библиотека, карта Империи на полстены и портрет последнего императора.
На просторном письменном столе мы разложили план построек. Учебный трехэтажный корпус был спроектирован буквой П и фасадом обращен к рыночной площади. Флигель общежития – более компактное четырехэтажное здание – располагался во внутреннем дворике. Между двумя опорами этой буквы П – кирпичная стена высотой около четырех метров с крепкими стальными воротами, выходящими на городское кладбище. Госпожа начальница уверяла: безопасность воспитанниц здесь на первом месте. Немало девушек из богатых и знаменитых семей, да и возраст такой, что глаз да глаз нужен!
Я забрал схему и отправился в столовую – там мы устроили штаб. Из какой-то аудитории выпорхнула стайка девиц с полными руками учебных принадлежностей, они явно перебирались во флигель. Солдаты, занявшие позиции у окон, улыбались и лихо подкручивали усы, принимая мужественные позы.
Наверняка полицмейстер предполагал разместить нас в другом месте, но что сделано, то сделано. Я собрал офицеров и унтеров, и мы, чиркая карандашом прямо на схеме, определили позиции для пулеметов, объем работы по укреплению первого этажа и место для наблюдательного пункта.
– Я даже знаю, кого ты посадишь на этот насест, – сказал Стеценко, имея в виду часовой механизм с балкончиком под крышей флигеля. – Тингеев?
– Ну а кто ж еще? А ты, подпоручик, отправишься к полицмейстеру, раз такой умный. – Предварив его возражающий возглас, я добавил: – Разрешаю пойти в гражданском, попросишь местных – тебе покажут черный ход.
Тут в столовую вошла Пелагея Павловна, и все вскочили. Дама была разгневана, и глаза ее метали громы и молнии.
– Они не пускают сюда пролетки и таксомоторы, представляете? Перекрыли все улицы, на площади соорудили нечто невообразимое! Мы теперь что, в осаде?
Следом за ней примчался, однако, Тингеев.
– Господин поручик! На площади так-то нечистая сила!
– Что? – вытаращились на него мы.
– Флаги-то синие!
– Тьфу ты, пропасть! Лоялисты?
– Я и говорю – нечистая сила!
Бог его знает, этого Тингеева, отчего он лоялистов нечистой силой назвал? Может, трудности перевода?
В любом случае я рванул к окнам фасада, и, отодвинув занавеску, уставился на приличных размеров баррикаду, которая перегораживала въезд на рыночную площадь. Лихие люди с синими повязками разбирали прилавки, тащили ящики и бочки, останавливали транспорт и таким образом добавляли новые и новые детали к своему фортификационному сооружению. Над баррикадой реяло синее полотнище. Да откуда их здесь столько?
– Тингеев! На других улицах то же самое?
– Кроме кладбищенской, господин поручик! Там пока тихо.
Стеценко покинул институт именно там, так что была надежда, что всё обойдется.
Солдаты таскали мешки с песком и устанавливали их на окнах первого этажа. Напротив входной двери между колоннами холла соорудили баррикаду – на случай прорыва. Семеняка суетился, подсчитывая наши и университетские припасы. Учитывая нас и сто восемьдесят восемь воспитанниц, получалось, в осаде мы можем просидеть дня три, не больше. Благо с водой проблем не было – у них тут имелась артезианская скважина. В ответ на обвинения соратников в пессимизме я открыл ротную кассу, сунул в руку унтер-офицеру Демьянице несколько купюр:
– Берешь с собой полдюжины бойцов и бегом через кладбищенскую сторону в бакалейную лавку, ее из окна видать. Тебя интересуют крупы, пеммикан, консервы, понятно? В неприятности старайся не влезать, но, если они случатся, пошуми, мы услышим и вытащим вас. Давай, с Богом!
Ночью лоялисты на баррикадах жгли огни и переговаривались. В городе было неспокойно – слышался звон разбитого стекла, крики, пару раз донеслись хлопки выстрелов. Мне, вообще-то, было совестно – рота должна была быть на улицах, наводить порядок… А мы отсиживались тут.
С другой стороны – сунуться в город, не зная обстановки, и погубить людей в уличных боях, – это глупость несусветная. Как мы поможем людям, если нас перестреляют из окон и крыш за первым же поворотом? Я ждал Стеценку и психовал из-за отсутствия рации. Мобильные станции всё еще были дефицитом, а тут предполагалось, что связью нас обеспечит полицмейстер. Спать всё равно не получалось, так что я спустился во внутренний дворик, махнул рукой солдатам, которые стояли на посту у флигеля. Мы специально подобрали семейных, тех, что постарше, во избежание, скажем так.
Вдруг от стены здания отделилась фигура и бросилась наперерез мне. Я схватился за револьвер, но потом выдохнул – платье! Это была одна из воспитанниц.
– Господин офицер, разрешите обратиться? – девушка храбрилась, но было явно видно, что она смущается.
– Обращайтесь, сударыня… – И как она из флигеля сбежала?