Старый Тогур

На кровати в ворохе тряпок и лоскутков лежала голая женщина, с мешками под глазами с десятирублевую монету, с впалой грудью и синяками по внутренней поверхности рук. Она отощала до такой степени, что были видны полностью все до единого ребра.

— Я — Илюшин одноклассник,- начал Саша, стоя у порога, стараясь не смотреть в ее сторону.

— А его нет, — отвечала женщина, — останься, подожди его он сейчас придет.

— Нет, спасибо, я пойду,- отвечал Саша.

— Что страшно, да? — вскочила и крикнула голая, да так, что Сашка аж подпрыгнул,- Страшно посидеть с больной одинокой женщиной!?

— Да, нет, что вы.

— Ну, так сядь, сядь, что ты стоишь!

Тут же, как по команде слева и справа раздались крики соседей: «Да перестаньте же кричать! Сколько можно!», и да же кто-то пару раз умудрился стукнуть по картонной стене, так, что вся комната пошла ходуном.

— Ну, рассказывай, зачем пришел,- продолжала женщина,- я мать, я должна знать, что еще натворила эта мразь.

— Да нет, я его друг, я просто пришел узнать, почему он не пошел вчера с нами в поход,- соврал Саша и понял, что попал в точку.

— Да какой ему поход! — закричала мать,- дома дров нет, покрышками топим, а ты говоришь поход.

— А сейчас он где?

— Да пошел дров поискать, может, кому привезли, так притащит.

— МАМА! — гаркнул влетевший Илья — ляг, успокойся.

— Отстань от меня,- кричала она в ответ,- отстань! Сукин сын! Сучье отродье!

Илья подошел к Сашке и прохрипел ему в ухо:

— Выйди, прошу тебя, выйди!

Сашка не заставил его повторять это еще раз, и как из пушки вылетел на улицу. Крики продолжались еще минут десять, наконец, когда все кончилось, из квартиры вышел Илья.

— Ты зачем пришел? — спросил тут же он.

— Чего сегодня до школы не дошел?

— Не важно, завтра приду. Ты уж прости, что так получилось,- скупо сказал Илья,- она у меня того.

— Да ладно, — отмахнулся Саша,- а она что — шиза?

— Какое там, ломка у нее, понимаешь, ломка. Наркоманка она, на игле сидит.

Сашка побелел от страха и неловкости, увидев это Илья похлопал его по плечу, и сказал,

— Ладно, я пошел, поесть нам с ней что-нибудь сготовлю. Бывай.

— Бывай, — ответил Саша и вышел за ограду.

В полу бредовом состоянии он побрел по улицам Тогура. По темноте в неизвестность.

— Ты, чего такой белый? — спросил Матвей, когда Сашка зашел домой.

— Да так,… я сегодня у Ильи был,… ну, и…

— Что?

— Маму его видел,- продолжал Сашка, глядя в одну точку.

— И?

— Она наркоманка, дед.

— Слушай, Шурик,- не поверил с виду Матвей,- а ты ни чего не напутал? Илья такой хороший мальчик, и чтоб его мама была наркоманка?

— Нет, я ничего не напутал,- ответил инертно мальчик,- Я пошел спать, спокойной ночи.

— Да, дела Матвей Васильевич, дела, — сказал Николай, глядя на улицу сквозь запотевшее окно.

— Какие дела, Коля? — психовал Матвей,- какие? Мал еще Шурик, не знает, что здесь в Тогуре, сейчас каждый второй наркоман, кто пока еще так, травкой балуется, а много и тех, кто уже дальше пошел на кокс, да по игле скользит. И самое главное, что ничего, понимаешь, ничего нельзя сделать. Людям, да им плевать на все и на всех, они стали жить одним днем. Мы гробим себя и не думаем о других. Зачем, Коля, зачем? Люди считают, что лучше год прожить в кайфе, чем всю жизнь мучиться в этом дерьме. Они не видят хода вперед, но и не хотят уходить назад. Они стоят на месте, и соскальзывают в пустоту. В бездну. И будут лететь туда до самой смерти.

— А власти?

— Что власти? Здесь все куплено от «А» до «Я», они заботятся только о своих кошельках, да рыбозаводе, который сдали осенью. Они умеют только красиво говорить и нагло воровать, а сделать правильное, нужное дело, так, чтобы не повредить невиновным и наказать действительно виноватых они не могут! И пока в дело не вмешается сам господь Бог и Природа толку не будет. А она вмешается, я чувствую это всем своим нутром.

— Хорошо бы,- отвечал Николай,- я пойду, пройдусь.

— Иди, Коля, на улице сегодня хорошо, свободно.

Николай оделся и вышел на звенящий морозный, ночной воздух, не заметил, как очутился за оградой, и пошел вдоль по улице. Все путалось и мешалось в его голове, мысли нападали одна на другую. «Стоп!», — скомандовал Коля сам себе и замер посреди улицы. Тишина вечная и постоянная, окружавшая до этого момента его со всех сторон, ворвалась в его душу. И он услышал ее зов. С ним говорила сама природа, и сердце и дух его откликались на зов этот, и вторили ему, и пели, как никогда.

IV

Гуляла зима по вечному Тогуру, выла под заиндевелыми окнами, гоняла снега, мела сугробы, но грянула масленица и понеслась совсем другая жизнь (6—13 марта). Дни все заметнее стали раздуваться, расширяться точно розовощекие малыши на леденцах да пряниках. Все бурее и серее становился снег, все меньше и площе становились сугробы, пока вовсе не искрошились в кашицу. Все реже и реже дымили трубы домов, отдавая предпочтение живому природному теплу.