Стася и Тим.

Утреннее солнце щекочет кожу, а ветер раздувает больничную пижаму, словно насмехаясь над моим внешним видом. Вдруг представляю, как в этой пижаме войду в ЗАГС; воображаю вытянутое лицо регистраторши, когда она увидит чокнутую парочку: меня в больничной одежде и его в окровавленной рубашке. Улыбка растягивает губы. И даже становится легче дышать. Я ступаю на двойную сплошную, не обращая внимания на сигналы машин и визг тормозов. Просто стою, вдыхая еще прохладный воздух, а перед глазами эта до дикости странная, но отчего-то такая правильная картинка. И тепло растекается под кожей, тоже странное и неправильное, но такое  ласковое, согревающее изнутри. Такое, от которого хочется плакать. И слезы жгут глаза. Соленой влагой растекаются по губам. И я слизываю их. Размазываю по щекам, не переставая улыбаться. А в груди саднит и больно сделать вдох. Но я дышу…широко раскрытым ртом, хватая кислород, как выживший утопленник.

И в этот момент кто-то грубо хватает меня за руку и резко дергает назад. Я оступаюсь, на ходу разворачиваясь лицом к Бэтмену, и сталкиваюсь с черным, до краев переполненным яростью, взглядом.

— Ты что творишь, идиотка?! — рявкает так, что уши закладывает. Смотрю ошарашено. С чего вдруг такая реакция? — Жить надоело?

— А если и так, то что? — кричу в ответ, отпустив с поводка собственную боль и злость. — Тебе какое дело до этого?! Все, сыграл в благородство, можешь валить в задницу, придурок.

И дергаюсь в его руках с намерением лягнуть куда-нибудь. Но он держит крепко, впечатывая в себя, словно и вправду боится, что я прямо сейчас кинусь под колеса. И я замираю, вглядываясь в его напряженное лицо, пытаясь отыскать в нем хоть какую-то подсказку, что я права. Но нет, его лицо, словно восковая маска – нечитаемое. Лишь ухмылка кривит обветренные губы с маленькими трещинками. А потом…одно стремительное движение и я уже перекинута через его плечо, а его тяжелая рука лежит на моей заднице.

Она такая горячая, что мне кажется – на коже обязательно останется ожог от этого прикосновения. Я пытаюсь извернуться, бью ладонью по его спине, но он не замедляет шаг.

— Отпусти меня, — рычу, суча ногами.

— Нет, — парирует он неожиданно весело. Что за бред? — Но если не прекратишь брыкаться – уроню.

Встретиться с асфальтом совершенно не хочется и так все тело ломит после прошлых «приключений». Затихаю, смирившись. Орать бессмысленно — никто не явится меня спасать, а вот разбить или даже сломать себе что-то — я могу вполне реально. Но в конце концов, ведь так и должно быть? Ведь именно это мне и нужно сделать — быть к нему как можно ближе. Вот только почему на душе так противно, словно туда щедро залили помоев?

На этот раз он усаживает меня на переднее сиденье, припечатывая к креслу ремнем безопасности. И через минуту мы снова катим по шоссе, вливаясь в поток машин.

— Ну и куда мы едем? — спрашиваю, надеясь, что у него отпала охота тащить меня в ЗАГС по крайней мере сегодня.

— Выколачивать из тебя дурь, — отвечает, гневно сверкнув чернотой глаз.

Странно, но я не боюсь ни его взгляда, ни обещания всех мук ада в нем. Устала бояться, наверное, хотя умом понимаю — этого мужчину стоит. Но у меня уговор, и я надеюсь, отец выполнит свою часть. На остальное плевать. Хуже, чем с Удавом уже не будет.

Тимур ведет, сосредоточенно смотря на серую ленту шоссе. А мой взгляд намертво влип в него. Темные глаза в обрамлении густых ресниц прищурены, смуглая кожа до предела натянута на высоких скулах, того и гляди порвется. Он так напряжен? Почему?  И остро хочется коснуться его щеки раскрытой ладонью, забрать все, что его тревожит и выбросить в окно, под колеса едущих сзади машин. Но я отбрасываю эту мысль, скользя взглядом ниже, по темной щетине, крутой линии подбородка, полноватым губам, сейчас сжатым в тонкую полоску. У него сильные руки, перевитые жгутами мускул, которые напрягаются, когда Тимур выворачивает руль на очередном повороте. Делаю глубокий вдох от скорости, что достигает запредельных цифр. Выдыхаю рвано и ловлю на себе короткий и злой взгляд. Вжимаюсь в сиденье, вцепившись в кожаную обивку, но не могу перестать смотреть на него. Это выше моих сил. Это как чертов наркотик, что выкручивает тело в ломке. Он сам как наркотик. И я не знаю, почему меня так к нему тянет. И я все-таки не выдерживаю и касаюсь его кончиками пальцами. Он вздрагивает и стискивает зубы. Но упрямо смотрит вперед. Туда, где город давно расступился, уступив место виноградным плантациям и темным пикам гор. И позволяет себя касаться так, как хочу я. А у меня дрожит рука и ледяной страх танцует ламбаду с диким огнем по венам. И это так больно, что на глаза наворачиваются слезы. Выдыхаю судорожно и отдергиваю руку.

— Что Русалка, так сильно ломает? — вдруг спрашивает хрипло.

— Ты злишься? — не отвечая на его вопрос.

Да я и не понимаю, о чем он, но то, что меня ломает – это факт. Только вовсе не от желания получить новую дозу метамфитамина. 

— Злюсь? — вжимая в пол педаль газа. — О нет, Русалка, я просто счастлив такому щедрому подарку.

— Подарку? — удивленно хлопаю ресницами.