Стася и Тим.

А я могу только дышать: рвано, как после километрового кросса. И смотреть в эти бездонные глаза с отражением собственного страха.  Смотреть и тонуть в непроглядной черноте.

Вязнуть, как глупая муха в паутине. И впервые не пытаться выцарапать собственную свободу, с сумасшедшей жаждой смотря на того, кто сулит неминуемую погибель. И тянуться к нему, не в силах контролировать собственное тело. Наплевав, что рядом есть еще кто-то.

Просто коснуться его запястья, поймав рвущийся под кожей пульс. И не сдержать вздоха, когда по моей коже поползут мурашки.

В голове становится пусто: все исчезает, стертое одним прикосновением.

Это нечто, что невозможно описать словами. Даже чувствовать это больно.

Как будто сердце сжалось в одну маленькую пульсирующую точку.

Он сдавил его в своей ладони, сейчас сжатой в кулак. Еще чуть-чуть и оно либо лопнет, либо разломит надвое грудную клетку, с силой врезавшись в ребра.

Я делаю жадный вдох и веду пальчиками по линии жизни, прячущейся под перчаткой, к середине ладони. Касаюсь его сжатых пальцев и разгибаю каждый мягко, бережно, страшась сломать и свое сердце, которое почему-то колет, как онемевшая конечность.

Судорожно бьется, набирая силу с каждым разогнутым пальцем. Возвращая ясность мысли и расправляя легкие.

И в эту секунду, когда в груди толкается сердце в унисон пульсу на мужском запястье, я ощущаю, как там, где дышат легкие – раскрываются крылья долгожданной свободы.

Но эйфория длится недолго. Мир, вдруг разукрасившийся нереально яркими красками, бледнеет, расплывается. И черный взгляд с вспыхнувшей тревогой исчезает в темноте ночи. Я трясу головой, ничего не понимая. Ладонью тру глаза, но тщетно. Темень, беспроглядная, непроницаемая, никуда не исчезает. И паника снова накрывает липкой трясиной.

— Тихо, — властный голос рождает табун мурашек. Я замираю и даже, кажется, перестаю дышать, когда лица касаются чьи-то пальцы. На удивление теплые, хоть и затянуты кожей перчаток. Бэтмен приглушенно матерится, крепче сжав мой подбородок. — Алекс! — вздрагиваю от того, сколько ярости в одном слове. Снова тянусь к глазам. — Не смей! — приказывает Бэтмен. И снова чьи-то пальцы держат подбородок, мягкие, но сильные, и совсем другие. Перед глазами вспыхивает слабая точка света. Невольно морщусь.

— Что принимала? — спрашивает Алексей Николаевич. Мотаю головой, а сама прислушиваюсь к тихому голосу Бэтмена, пропитанному холодной и настолько осязаемой яростью, что мне кажется – ее можно коснуться. Поймать за кончик и смотать в тугой клубок, как нитку.

Фыркаю. Закрываю глаза. Со мной явно что-то не так. Тру виски, пытаясь привести мысли в порядок. Но какое там! Внутри такой сумбур, что от нелепости возникающих образов хочется и смеяться, и рыдать навзрыд.

— Ася, — зовет кто-то. Я пытаюсь сосредоточиться на голосе, хриплом, как будто его обладатель долго болел ангиной, но ничего не выходит. Он пружинит, перекатывается эхом, словно заключенный в стеклянную клетку. — Ася, посмотри на меня, — голос настойчив, как и пальцы, горячие, обжигающие, обхватывающие подбородок, поворачивающие мою вдруг ставшую нереально тяжелой голову. Сталкиваюсь с черным взглядом. Он полыхает, вынимает душу. И я теряюсь в нем, вязну, как в смоле, раскаленной, плавящей. Задыхаюсь. Деру горло в кровь, заставляя дышать. Вдыхаю. Но кислорода нет. Ничего нет. Только пустота. Холодная, дикая, ревущая сотней голосов. Озираюсь по сторонам, ощущая, как паника сковывает ледяными цепями позвоночник. Вокруг никого. Но я слышу голоса. Иду на них. И страшно до дрожи в коленках, что не успею, не дойду. Что люди исчезнут.

— Подождите… — срывается хриплое. — Не уходи. Не бросай меня.

— Тссс, — шепот в самое ухо заставляет застыть на месте. — Я держу. Я не брошу.

И вдруг вижу, как чьи-то пальцы переплетаются с моими. Я смотрю на эти пальцы, затянутые перчаткой, и вцепляюсь в них с такой силой, что кожа трещит под ногтями. Держусь, страшась отпустить. Потому что знаю – разожму и упаду, исчезну в этой гулкой пустоте, смеющейся сотней голосов.

— Только не отпускай… — шепчу, как заведенная, не выпуская руки. — Только не отпускай…пожалуйста…

— Не отпущу, — эхом в голове.

Я открываю глаза и несколько секунд тупо смотрю в светлый потолок. Бред. Всего лишь бред. Какой же дрянью накачал меня Удав? В висках стучат сотни молоточков, губы пересохли и все тело ломит, словно в лихорадке. А по потолку бегают черные тени, а где-то совсем рядом шумит дождь. Барабанит по стеклу, подыгрывая отчаянному соло ветра.

Поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на мужскую спину в шелке синей рубашке. Чуть сутулая фигура, сцепленные за спиной пальцы с золотой печаткой.

— Папа… — и каждый звук по горлу, как наждачной бумагой дерет, счесывая до крови.

Отец оборачивается и в его усталом взгляде вспыхивает злость, которая тут же тухнет под натиском рвущего в клочья разочарования.

— Папа… — повторяю, чувствуя себя загнанным в капкан зайцем: двинешься – хребет переломает.