Стать героем

Паше, впрочем, оттого легче не стало, ему, скажем прямо, совсем не хотелось биться ни с какими кочевниками. И, казалось бы, никто не заставлял, но происходящее вокруг упорно наводило пришельца на мысль, что его хотят использовать как боевую единицу, а не отправить домой. Утешение было лишь в том, что это скорее не заговор, а обыкновенная ложь во благо. Паша постепенно приходил к мысли, что заклинание Ивана, перекинувшее его сюда не более чем катализатор для какого-то неведомого процесса, и отправить его обратно ни Иван, ни Еремей попросту не могут. Как и не могут об этом сказать. Других объяснений Павел не находил, а потому пытался делать вид, что верит всему, что говорят и следует всем указаниям.

Глубоко проникать в военно-политическое положение стран Паша не желал, лишь раз он глянул на карту, которая имелась у Ивана. Очертания континента даже отдаленно не напоминали то, что он видел в школе. Впрочем, то, что на карте творилось с административным делением, оказалось еще более непонятным. Он помнил, как Еремей еще в первые дни поминал всего две страны, с которыми должно граничить княжество, но оказалось, что государств больше. Впрочем, многие территории были попросту заселены кочевниками, и выделить в них государство было бы трудно.

Так или иначе, но Пашу волновало, куда именно направляется отряд, действительно ли озеро Серебрянка является той самой отправной точкой, из которой стартует его обратный путь. Ведь он уже давно затаил в себе план использовать любые возможности, чтобы забрать с собой Любаву. О возможных последствиях он не задумывался, в конечном итоге, он же смог выжить в чужом мире, значит и она сможет.

В структуре предстоящего обряда он разобрался, разобрался он и в том, как осуществить перенос двух человек, теперь ему оставалось лишь осуществить задуманное в удобный момент. Все, что могло ему помешать – война. На войне он имел великолепную возможность попросту умереть, вместо счастливого отправления домой. И даже если он бы выжил сам, умереть мог кто-то из наставников. В конечном итоге, никто не станет печься об отправлении нерадивого ученика в родной мир, когда вокруг кипит шум битвы. Или существует хоть какая-то опасность внезапного нападения, все-таки обряд был довольно продолжительным и должен был занять не менее половины дня.

Паша устал задавать вопросы учителям. Еремей и компания упорно продолжали твердить одно и то же, будто заведенные, а иногда даже попросту молчали. Паше казалось, что все вокруг знают какую-то тайну, даже Любава и Ян, и лишь он один остается в неведении.

Из всего этого выходило, что Паша плакса и паникер, не имеющий никакого мужества. Этакий ребенок с полной страхов головой и мокрыми штанишками. За это его начинала винить Любава, сетуя на излишнюю нервозность, переходящую в истерию. Это еще сильнее давило на Пашу, загоняя его в угол, но взять себя в руки удавалось лишь на несколько часов. Однако в какой-то миг Любава не просто сделала замечание, а прямо заявила, что терпеть сопливого мальчонку рядом не намерена. Это испугало Пашу куда больше, чем все неразгаданные тайны мира вместе взятые, он решил просто смириться со своей неосведомленностью и подождать момента, когда представится возможность повлиять на ход событий лично.

Худшие из его опасений не подтвердились, ополчение, которое следовало за их «караваном», отделилось за несколько верст от города, свернув с дороги по направлению к сборному пункту, который основала дружина неподалеку. Компания Еремея же туда не собиралась. К тому же он пообещал пробыть в городе не менее недели, а выступление войска должно было состояться уже послезавтра. Таким образом, Паша несколько успокоился, понимая, что через неделю армия будет уже далековато, и, если бы планировалось ее догонять, выдвигаться нужно было бы раньше.

Знакомые ворота города все так же пестрели жизнью. Поток желающих посетить или же покинуть город людей, казалось, ничуть не изменился с последнего раза, как Паша наблюдал за ним. Стража усердно досматривала вещи, останавливая каждого путника, вне зависимости от того, куда он двигался. Впрочем, воз Ивана проверять не стали, как только Еремей предъявил свиток с княжеской печатью. Более того, дали несколько стражников в сопровождение.

В городе было шумно, слишком шумно для отвыкшего от подобного Паши. Ему казалось, будто он вновь попал в родной город, куда-нибудь на рынок, ведь в этом гаме не хватало разве что жужжания моторов.

Еремею и Белогору пришлось спешиться, так как передвигаться в городе верхом было не только затруднительно, но и являлось особой привилегией высших чинов. Дорогу прокладывали выданные у ворот стражники, где просто криком, а где и древками копий.

Если в деревне рассказы о таинственном замке из черного камня, что был возведен за три дня чуть ли не прямо под стенами столицы, воспринимались всерьез только за кружкой хмельного, то в городе эти рассказы были животрепещущей темой. Даже в движении Паша то и дело различал в общем гаме отдельные новости о замке.