Стать смыслом его жизни

После обхода Вера заполняла истории болезней под монотонное Лизино чтение о маленьком дракончике, живущем в диком лесу. «Какая-то странная книга, — подумала она, — интересно было бы почитать как-нибудь на досуге». От книги она перенеслась к Лизе. Ей было бесконечно жалко оставлять девочку в больнице. «А что если, — мелькнула в голове мысль, — забрать ее прямо сейчас? Позвонить матери — если она за три месяца ни разу не удосужилась навестить дочь, вряд ли она будет против. Вернусь из полиции и сразу свяжусь с ней».

В двадцать минут второго она уже стояла на остановке, дожидаясь Васильченко. Тот приехал взвинченный, злой. Вера сразу поняла: неприятности на работе. Но расспрашивать не стала — захочет, сам расскажет. Только не сейчас, когда все мысли направлены на предстоящую встречу с матерью Володи Петрова.

Вряд ли они смогут увидеться еще раз, а ей позарез надо найти точку, от которой она отправится в длинный путь по таинственным закоулкам детского сознания. Путь, результатом которого будет понимание того, что Володя хочет сказать своими дикими поступками.

До отделения полиции доехали молча.

— Я провожу, — сказал Олег и, не дожидаясь ответа, взял с заднего сиденья объемную сумку.

В вестибюле, казавшемся совсем темным из-за яркого летнего солнца, царящего снаружи, он быстро сориентировался, и пока Верины глаза привыкали к полумраку, уже снял трубку висящего на стене телефона.

Следователь, очевидно, перезвонил дежурному, и уже через пять минут Вера с Олегом поднялись на второй этаж и нашли нужную дверь.

Кузякин Андрей Михайлович сидел за столом и пил чай из огромной кружки. Нервы Веры были напряжены до такой степени, что она видела только эту кружку и стены, выкрашенные по чьей-то прихоти в темно-синий цвет. «Как же тяжело работать весь день в такой мрачной комнате!» — подумала она и остановилась возле двери, не решаясь пройти дальше.

— Здравствуйте, — сказал Олег и протянул следователю руку.

Тот оставил чашку и пожал руку Васильченко. Олег поставил на стол сумку и вынул из ее недр сверток. — Это вам.

— Что это?

— Гуманитарная помощь, — Олег заглянул в пакет, — чай, кофе, сахар, печенье.

— Извините, у нас такое не практикуется, — сказал Кузякин, но пакет взял. — Я надеюсь, у вас там, — он кивнул на сумку, — ничего запрещенного нет?

— А что у вас запрещено?

— Колющие и режущие предметы, оружие, наркотики, телефоны мобильные…

— Нет, — уверил его Васильченко, — ничего этого у нас нет, ручаюсь. Впрочем, — он пододвинул сумку, — вы можете убедиться…

— Ну что вы! — замахал руками следователь. — За вас такие люди просили…

Вера стояла у двери, грустно взирая на эти ритуальные танцы, и с тоской думала: «Неужели Васильченко не выйдет из кабинета, когда приведут Петрову? Тогда все бессмысленно. В присутствии двух посторонних мужчин будет сложно разговорить женщину, убедить ее помочь собственному сыну».

В это время дверь открылась, в сопровождении молоденького сержанта вошла Петрова. Она, казалось, была полностью погружена в себя, смотрела под ноги и не обращала никакого внимания на находящихся в комнате людей. Щелкнул замок наручников, женщина села на стул, потирая запястья. Кузякин кивком отпустил конвоира.

— У вас пятнадцать минут, — сказал он Олегу.

— Спасибо, — кивнул тот. — А где у вас тут можно покурить?

Кузякин удивленно приподнял брови — очевидно, он считал, что разговаривать с арестованной будет именно Олег, но ничего не сказал, только неопределенно пожал плечами, мол, хозяин — барин.

— Здравствуйте, Галина Алексеевна, — начала Вера, когда дверь за мужчинами закрылась.

Та подняла на нее равнодушный взгляд. Но равнодушным он был только первое мгновенье, а потом женщина узнала Веру. Тревога за сына и мать, надежда, радость сменили отрешенную пустоту.

— Здравствуйте, доктор. Как вам удалось?..

— Извините, у нас очень мало времени. С Володей и Натальей Леонидовной все в порядке, скучают без вас.

Лицо женщины стало жестким.

— Я должна была это сделать, — произнесла она, разглядывая свои руки.

— Что — это?

— Как ты не понимаешь?! Ты же сама спросила, люблю ли я своего сына! Считай это моим ответом.

Вера ощутила поднимающуюся в женщине волну протеста. Неужели ничего не получится? Неужели все напрасно? Сейчас они с Олегом уйдут отсюда, и, кроме чувства вины за спровоцированную ее словами жестокость, она не вынесет из этой комнаты с темно-синими стенами ничего?

— Галина Алексеевна, пожалуйста, я хочу помочь вашему сыну. Я вчера обещала ему найти вас. Ведь он волнуется — представьте себя в его состоянии! — Вера, не отрываясь, смотрела в точку между бровями женщины. — Он не может пошевелить ни рукой, ни ногой, не ощущает своего тела. Только боль. Сильную боль, которая рвет его на части. Но это не боль от сломанных позвонков и разбитой головы. Это душевная боль! Боль за вас! И пока существует эта боль, ни один врач не гарантирует выздоровления.

Женщина вцепилась в край стола, побелевшие от усилия пальцы дрожали, на висках выступили капли пота.

— Теперь ты свободна! — наконец сказала она.

— Что? Я не понимаю.