Стать смыслом его жизни

— Что тут можно не понять? «Теперь ты свободна, мама» — это он написал в своей чертовой записке, перед тем как… Перед тем как… — и тут она разрыдалась.

Вера жадно вдохнула воздух. Сейчас ей казалось, что она не дышала все то время, пока Петрова молчала.

— Но почему? Что он хотел этим сказать?

— Тебе не понять. Скажу только одно: когда у тебя будут свои дети, никогда не говори при них, что ты живешь с их отцом только ради детей. Слышишь?! Никогда не говори! И всем скажи, всем подругам-дурам скажи! Жить — живи, но не говори при детях! Моего заклинило, что, если он уйдет, я буду свободна от этого негодяя. Вот он и уходил. Три раза уходил. А теперь, — она протянула к Вере руки со следами снятых наручников, — теперь я свободна! Понимаешь? Хотя как ты можешь меня понять? Бабы в СИЗО считают меня чокнутой! Да любая бы чокнулась на моем месте, — и она захохотала, размазывая по щекам слезы.

Вера подошла к рыдающей женщине и тряхнула ее за плечи — несильно.

— Хватит, потом будете рыдать, в камере. У нас осталось пять минут.

Женщина мгновенно успокоилась, только судорожно всхлипывала.

— Что теперь с ним будет? Ведь ты поможешь им с бабушкой?

Речь женщины была отрывистой, сумбурной, но суть Вера поняла. Дети абсолютно по-разному воспринимают слова взрослых. Девяносто девять процентов нормально отреагировали бы на подобные слова, но Володе они запали в голову. Долго осмысливая их, он пришел к выводу, что мать губит себя только из-за него и решил освободить ее от непосильной ноши. Понять-то Вера поняла, но что с этим делать, можно ли как-то помочь Володе, его матери и бабушке, она не знала. И от осознания этого бессилия ее охватила злость. Злость на саму себя, не способную на решительные действия, злость на систему воспитания, ломающую детские души.

«Ну почему, — думала она, — почему для того, чтобы водить машину, человек учится, а воспитание детей зачастую опирается на инстинкты! И если за физическим здоровьем детей родители еще как-то следят, душа ребенка остается для них книгой на непонятном языке, хотя научиться этому языку так легко. Главное — по-настоящему любить своего ребенка».

Дверь открылась, вошли Олег с Кузякиным.

— Извините, вынужден вам помешать, — сказал следователь.

Вера молча кивнула и отошла к окну.

— Ведь ты поможешь? — повторила Петрова. — Пожалуйста!

— Да, — сказала Вера.

Пришел конвойный. Он хотел надеть на арестованную наручники, но Кузякин сдвинул брови и покачал головой.

Олег молча сунул Петровой сумку, она так же молча взяла ее и вышла из комнаты.

— Что с ней теперь будет? — спросила Вера у следователя.

Тот уже снова сидел за столом и пил чай, словно ничего не случилось.

— А что будет? Вина доказана, все понятно, передаем дело в суд. Статья 105, умышленное причинение смерти, от шести до пятнадцати лет.

— А можно, чтобы до суда ее отпустили под залог? — спросил Олег. — У нее ребенок в больнице.

— Можно все — и под залог, и под подписку. У вас есть адвокат? Вот телефон, пусть свяжется со мной.

— Спасибо вам, — сказал Олег.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и Вера с Васильченко вышли в полумрак коридора.

— Ты, может, расскажешь мне в чем дело? — спросил Олег, когда они сели в машину. — А то ты все молчишь, хоть частного детектива нанимай, чтобы он разузнал твои тайны Мадридского двора.

— Не надо детектива, — покачала головой Вера, — лучше адвоката. Я ни в чем этом не разбираюсь.

— Вот видишь — не разбираешься. Давай ты мне все расскажешь, и я займусь юридической частью, а ты всем остальным. Насколько я понял, там еще бабуля больная есть. Так?

Вера молчала.

— Ладно, вечером поговорим. Тебя куда, в больницу?

— Да, если вам не сложно.

— Нет, мне, в принципе, по пути. Только знаешь, боюсь, я не смогу Ромку привезти к четырем.

— Как не сможете? — Вера задохнулась от этих слов.

— Не смогу, и все. У меня проблемы на работе, надо ехать в другой город. Но ты не волнуйся — Ромку привезет Кристина, на такси. Я уже договорился. Они сейчас такие друзья — водой не разольешь.

Чуткое Верино ухо уловило в последних словах нотки радости и ревности. Непонятно, чего было больше — радости или ревности.

— У Кристины есть твой телефон, как только подъедут, она сразу тебя наберет. Договорились?

— Договорились.

— Ну и замечательно. Только я тебя очень прошу, приезжай потом ко мне, обсудим все в спокойной обстановке. Я не знаю, когда вернусь, но ты меня дождись. Обязательно.

Это выглядело не как просьба, а как приказ. Но сейчас от Олега зависело решение проблемы семьи Петровых, поэтому Вере ничего не оставалось, как согласиться.

«С работы поеду домой, — подумала она, — а оттуда к Олегу».

Когда машина остановилась у больничных ворот, часы на Верином запястье показывали три.

«Что за сумасшедший день!» — подумала она, вылезая из машины.

— Вер, подожди! — Олег сунул ей в руку свернутые в рулончик деньги. — Не вздумай отказываться!

У нее, если честно, уже не было сил отказываться. После встречи с Петровой Вера чувствовала себя бесконечно уставшей, а день еще только начинался.