Стать смыслом его жизни

И она рассказала Сене о Володе Петрове, его матери, записке, которая то ли была, то ли нет, своих подозрениях, что это мальчик отравил отца, предстоящем суде и о том, что если адвокату не удастся найти каких-то смягчающих обстоятельств, Галине придется десять лет провести в колонии.

— Мне кажется, ты должна поговорить с мальчиком, — убежденно произнес Сеня. — Представляешь, какой для него будет удар, если это действительно сделал он, а посадят мать! Я так понял, что он очень ее любит? Ты не знаешь, какой страшной может быть депрессия.

— Я ведь врач, изучала это в университете.

— Это снаружи, а изнутри? Каково оно — дойти до самого дна бездны?

Вере показалось, что это сказал не Сеня — как-то не вязался сохранившийся в памяти образ постоянно улыбающегося мальчика с такими страшными словами. Вопреки бытующим в обществе стереотипам, она считала людей с синдромом Дауна способными на сильные чувства, но в ее мыслях Арсений был человеком, достигшим своей самой заветной мечты и однозначно счастливый, поэтому слова о глубочайшей депрессии вызвали чувство протеста, разум отказывался воспринимать их.

Сеня рассказал, что вначале все было неожиданным, новым. Ральф нанял ему учительницу немецкого языка, довольно сносно разговаривающую по-русски. Женщина была очень худой и очень старой — так казалось Арсению, — но живой и подвижной. Она отлично водила автомобиль и таскала Сеню по городу, стараясь как можно больше говорить по-немецки, чтобы мальчик побыстрее освоил язык. Но эффект от словесной каши, в которую благодаря такому методу обучения попал мальчик, был обратным: даже замечательные сокровища Дрезденской галереи, которые Сеня мог созерцать часами, застыв у какого-нибудь особенно понравившегося полотна, приправленные безумолчной болтовней фрау Рильке, раздражали до бешенства. Однажды Сеня отказался выйти из дома, заявив, что никуда не поедет, что ему все надоело и он хочет домой — к Вере, Кате и Кузьмичу. Тогда он еще пытался найти утешение в искусстве, но вскоре понял, что привычный мир красок уже не доставляет прежнего ощущения радости творчества. Он забросил рисование и целыми днями сидел на стуле, тупо уставившись в пол. Сеня слышал разговоры матери с Ральфом, знал, что отчим звонил родителям Веры и Кати, просил приехать к ним с девочками. Мальчик не мог не видеть слез матери, разрывавшейся между вновь обретенной любовью и сыном, понимал, что заставляет ее страдать, но понимал отстраненно, разумом. Душа продолжала лететь вниз, в темноту, в кому.

— А потом, что потом? — спросила Вера, цепенея от страха за своего питомца.

— Мама уже решила ради спасения сына вернуться в Россию. Ральф предложил попробовать последний вариант, и он, неожиданно для всех, сработал, и у фрау Рильке появился еще один ученик немецкого языка.

— Кто?

— Вообще-то это сюрприз, который я приготовил для встречи, но ладно, сейчас пошлю тебе по электронной почте, лови.

Вера зашла в почтовый ящик и обнаружила там свадебную фотографию. Вспомнилось бессмертное ильфо-петровское: «Молодая была уже немолода». Очень худая женщина с модной короткой стрижкой выглядела лет на шестьдесят, а рядом то ли от счастья, то ли от изобилия пива с баварскими сосисками лоснился круглолицый бюргер. Тут же стоял улыбающийся Арсений, счастливая Наталья и Ральф, которого Вера видела один раз в жизни — в день отъезда Сени в Германию.

— Кто это?

— Мое лекарство от депрессии.

Вера всмотрелась в радостное лицо немца: веселые молодые глаза, мушкетерская бородка… Не может быть!

— Кузьмич?

Вера вспомнила, как через год после смерти отца забежала в мастерскую Кузьмича и встретила там совсем незнакомого человека, который о старом хозяине ничего не слышал. Вроде выехал куда-то, а мастерская, принадлежащая худфонду, перешла к новому владельцу. А он вон куда выехал.

— Кузьмич — мой спаситель. Не представляю, что бы я без него делал. Он так быстро освоился здесь! В принципе мир искусства везде одинаков: хорошо то, что имеет спрос. Это было на нашем вернисаже у театра, это происходит и здесь, в Германии. Я тебе не рассказывал, как мы с Кузьмичом зарабатывали деньги? Помнишь, как я пришел к вам с Катей с копиями картин Малевича?

* * *

В маленькой библиотеке было только три альбома с репродукциями всемирно известных художников: Казимира Малевича, Эль Греко^[18] и Джотто^[19]. Сене очень хотелось доказать своим подружкам, что он тоже способен нарисовать шедевр. Картины Эль Греко и Джотто казались слишком сложными, а вот Малевич… Его четко организованная композиция создавала иллюзию простоты. Однако, провозившись до вечера, Сеня понял, что попытка создать шедевр провалилась. Вроде все фигуры были на месте, но если у Малевича чувствовалось движение, Сенин рисунок был мертвым и статичным. Вот тогда-то он и побежал к Вере за помощью.