Стать верным, или Опрокинутый ад

Старик: Формулировать полезно. Самое интересное, что эти явления одно без другого не очень-то и существуют. Что такое творчество без любви?

Бармен: Скука.

Старик: По-моему, пострашнее… – это Хиросима.

Бармен: Ёмкий образ… ну да: творили люди, творили – и натворили: и около двухсот тысяч унесённых невинных жизней.

Старик: А что такое творчество без истины?

Бармен: Наверное, что-то из Козьмы Пруткова: «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою».

Старик: Отлично входишь в роль! У меня был иной образ, определяющий это сочетание, – сизифов труд. Но и твой образ принимается без оговорок!

Бармен: Тогда у меня есть ещё детская побасенка: «Если все деревья в мире соединить в одно дерево, и все горы в мире собрать в одну гору, и все моря, реки и океаны слить в одно море, и эту гору поставить на берегу моря, а на эту гору водрузить это дерево… и столкнуть – вот бы плюхнуло[9]!»

Старик: Входишь в раж! Насколько я понимаю, это перепев стихотворения С. Я. Маршака «Если бы да кабы…»[10]. Но мне в твоей редакции очень даже нравится. А что такое любовь без истины?

Бармен: «Ах, обмануть меня не трудно!.. / Я сам обманываться рад!»[11]

Старик: Очень неплохо, но, мне кажется, тут у Пушкина нет иллюзий. По мне, так любовь без истины лучше всего определяет русская поговорка: любовь зла, полюбишь и козла.

Бармен: Вы хотите сказать, что козла нельзя любить?

Старик: Наоборот. Просто можно полюбить козла, а полагать, что это – Иван-царевич или Василиса Прекрасная. Как раз любить человека со всеми его недостатками, зная, что есть нечто куда более важное и значимое в нём, – это нормально. А если любишь человека, не замечая их, и дорисовываешь то, чего нет, – это кумиротворчество, культ личности. В русском языке есть очень чёткое слово, характеризующее это состояние: обожаю, то есть обоживаю…

Бармен: Понятно. Вы хотите сказать, что такое ослепление не может не обернуться трагедией?

Старик: Именно так. И так всё: любовь без творчества – рутина.

Бармен: Это как же в жизни без рутины-то?

Старик: Возможно, ты путаешь рутину с обыденностью.

Бармен: А в чём разница?

Старик: А ты сам вслушайся: обыденность буквально – «об един день», то есть это забота о дне сегодняшнем с чёткой памятью о тех, кто в этой заботе нуждается, и всё, что делаешь, – моешь ли посуду, ходишь ли в магазин, чистишь ли толчок, – всё это ты делаешь ради своих близких.

Бармен: Ну да, в этом есть повод для радости…

Старик: А когда рутина, это – тоска. Истину невозможно искать без творчества и так далее…

Бармен: То есть Вы хотите сказать, выдерни из этой триады хоть одну составляющую, и всё превращается в какую-то абракадабру: всё переворачивается с ног на голову?

Старик: Есть нечто, что всё это объединяет. Пастернак изрёк блестящую формулу: «Цель творчества – самоотдача», – а цель любви?

Бармен: Самоотдача…

Старик: А поиска истины?

Бармен: Ну да, она же…

Старик: Хорошо бы понимать, что самоотдача – всегда служение, а не работа. И при всём при том явления, связанные с самоотдачей, мы определяем как различные и не путаем одно с другим. Мы не спутаем любовь с творчеством, а поиск истины с любовью. Зато духовный подъём, сопровождающий переживание этих состояний, во многом сходен. И, что немаловажно, тут мы можем очень чётко проложить границу между самоотдачей и саморастратой.

Бармен: Мы опять вернулись к самопожертвованию?

Старик: Только теперь мы это, по-моему, неплохо обосновали. Но есть ещё одна интересная петрушка…

Бармен: Какая?

Старик: Слушай, вот ты – живой человек, ты обладаешь личностным бытием. Скажи, может ли быть что-то больше, нежели личностное бытие?

Бармен: Не понял…

Старик: У камня бытие есть? Он существует?

Бармен: Существует.

Старик: Но существует ли он как личность?

Бармен: Нет.

Старик: А мартышка?

Бармен: Вряд ли…

Старик: А ты?

Бармен: Понятно… а в чём суть личностного бытия?

Старик: Наверное, в самосознании. Или даже – в потенциальной возможности самосознания, например, в человеческом зародыше. Так вот, по-моему, бытие человека, моё бытие, как самосознающего существа есть наивысшая степень бытия. А по-твоему?

Бармен: Пожалуй, да.

Старик: Если такие благодатные категории, как любовь, истина и творчество, не обладают личным бытием, а я разменяю бытие своей личности на них, то что произойдёт?

Бармен: Не пойму, в чём суть вопроса…

Старик: Если эти категории не обладают личным бытием, а являются банальными абстракциями, то всё окажется саморастратой, а не самопожертвованием.

Бармен: Почему?

Старик: Потому что я личностное разменял на обезличенное.

Бармен: Ну, когда это происходит ради любви, то тут явно присутствует другая личность.