Статьи

Еще более классической была оборона Троице-Сергиевской Лавры, осада которой была начата войсками Сапеги и Лисовского 23 сентября 1608 года. В Лавре собралось около 3000 воинов, монахов и поселян, с воеводой Роща-Долгоруким и неким Голохвасто-вым во главе. Упорные, беспрерывные бои длились до 12 января 1610 года; поляки не хотели уходить, надеясь на подкоп, который они вели к центру Лавры; но два простых крестьянина, Шилов и Слота, успели пробраться в него и взорвать его с самими собою вместе. Тогда поляки попробовали снова обратиться к приступам, отбиваемым каждый раз с невероятным ожесточением и упорством. Под конец в Лавре оставалось не более 200 боеспособных защитников. Зато и у Сапеги из 30 000 войска, с которым он начал осаду, оставалось лишь около 6 тысяч совершенно изнуренных воинов, и, подсчитав свои потери, он предпочел с пустыми руками и бесславно уйти, откуда пришел.

Кажется, — нет нужды в подробностях одиннадцатилетней[41] эпопеи Севастопольской обороны в эпоху Крымской кампании. Общая императорская стратегия того времени была достаточно жалкой; солдаты долго распевали юмористическую песенку, сделавшую имена ген. Реада, Липранди и т. п. анекдотическими; автором ее был такой «свидетель истории», как Лев Толстой. Но обычное упорство русских в защите крепостей им не изменило и тут. Севастополь стал гордостью России. И особым императорским указом повелено было приравнять по службе каждый месяц «севастопольского сиденья» — к году. Оно стоило того.

Не прошло и столетия, как Севастополю пришлось снова выдержать еще злейшую осаду — немецкую. И на этот раз защитники его оказались вполне достойны своих славных предшественников. И на этот раз, вторично, имя Севастополя неизгладимыми буквами вписано было в золотую книгу истории русской армии.

Но апогеем массового героизма, жертвенности, подвижничества, которыми оказались так богаты народы нашей родины, с русским народом в их центре, является защита подступов к исконно свободолюбивому Волжскому понизовью, защита Сталинграда. Этот город отныне — непреходящий символ непокорного сердца, сверхчеловеческой выносливости и гордой воли нашей родины.

* * *

История не часто баловала русского солдата полководцами, в руки которых он мог с полным доверием отдать силы свои и самою жизнь. Но когда это случалось — для русского солдата непосильных задач не было (вспомним хотя бы суворовских «чудо-богатырей»!). И тогда иностранные мастера военного дела, не исключая Фридриха Великого, слагали крылатые слова: «русского солдата мало убить, его еще надо повалить»; «с такими солдатами можно взяться самого дьявола выгнать вон из пекла».

Откуда же с недавних времен о русском солдате взялась такая плохая слава, что сила русского сопротивления гитлеровскому нашествию показалась многим чем-то неожиданно-чудесным? Таким неожиданно-чудесным, что один из русских митрополитов Америки принялся даже славословить советские «власть предержащия» за то, что это, видите ли, они выучили русского солдата любить родину и жертвовать за нее жизнью!

Мода говорить о русском солдате, как о человеке, недозревшем до патриотизма, готовом воткнуть штык в землю, «побрататься» с неприятелем, покинуть фронт и родину на произвол судьбы, в надежде, что «мы — рязанские, до нас немцы все равно не дойдут» — эта мода взялась со времен Первой мировой войны.

А мы говорим, что русский солдат Первой мировой войны был оклеветан и оклеветан жестоко. Не мы будем отрицать, что к концу этой войны русская армия была усталой, изверившейся и в своей силе, и в своей подготовке, и в своем командовании, и в возможности победы. Но кто же был в этом виноват? Кто и что довели армию до такого состояния?

Добрая половина этой армии была с самого начала оставлена без лучших своих кадров, брошенных до конца пополнения запасными в лабиринт Мазурских озер[42] и там бессмысленно загубленных. А главной армейской массе пришлось на втором же году войны пережить беспримерную в военной истории трагедию, когда в самом разгаре жестокого вражеского нажима ее артиллерия оказалась без снарядов, пулеметы без лент, подвергавшиеся газовым атакам части без противогазовых масок; когда новобранцев обучали с палками вместо ружей, а пополнения привозились прямо на фронт — дожи даться, пока для них на поле битвы соберут винтовки павших товарищей, на смену которых они предназначены. Какая из армий мира не была бы этим деморализована и даже, пожалуй, сильнее нашей? А этим дело еще не исчерпывалось.