Сегодня рано утром на одном из наших сайтов, которых много сейчас, христианских, православных, я прочитал слово Святого Луки Крымского, исповедника, Симферопольского и Крымского Архиерея, которое он говорил на день памяти Евангелиста Иоанна Богослова. Он, к радости моей, говорил то же самое, что и мы часто говорим. А именно: он говорит, что, если бы сегодня был праздник Петра и Павла или был бы сегодня праздник чудотворца Николая, то храмы были бы полны; а в день памяти Евангелиста Иоанна (или Луки, например, Евангелиста или Матфея, или другого апостола) храмы отнюдь не полны. И он говорит: «Я вижу в этом свою архиерейскую вину. Потому что, если бы я в этот день служил, как архиерей, и вас бы привлек к себе архиерейским благословением; и, вообще, регулярно бы совершал эту службу; то и вы бы приучились к этому». «А так, – говорит он, – к досаде нашей, мы пренебрегаем множеством величайших святых. И все свое упование возлагаем на одного из тысячи. Пусть – очень хорошего – но – одного. А у нас их тысячи».
И вот Лука говорит про Иоанна, который один из апостолов удостоился умереть своей смертью в старости. Потому что – страдания – они доводят человека до совершенства. Страдания необходимы, чтобы довести человека до некой полноты. А, если человек полон и без этого? Как, например, Божия Матерь: она не имела нужды страданиями доходить до святости, она и без страданий была святая. Почему страдает человек? Для того, чтобы войти в меру святых. Очистить с себя всякую накипь, грязь всю. Очищается человек. А кто, и так чист – тому не надо страдать. Поэтому – Иоанн не страдал, не мучился. «Смертно» – не мучился. Он потерпел много, как любой апостол. Как говорится: «Чтим болезни и труды твоя, ими же трудился еси во благовестии Христовом». Но он был, получается, выше других апостолов: и по степени проникновении в тайны веры и по степени душевной чистоты. Поэтому, ему не нужно было лить кровь и терпеть то, что терпели другие. С Варфоломея, например, содрали кожу. Он так и изображается весь окровавленный на иконах. И другие пострадали все. Иоанн – меньше. Очевидно, в этом есть какая-то тайна. Тайна погруженности в любовь. Потому что – имеющий любовь, не страдает. Он имеет в себе залоги вечности, и ему больше дополнительных средств не нужно.
Кроме того, он безусловно является защитников. Я уверен, что вы никогда не просили у него защиты. Если бы вам нужна была защита, вы, опять-таки, докучали бы святому Николаю или кому-то еще. Или Матронушке Блаженной… Кому-то из избранных святых. Но опять-таки вряд ли мы просили о помощи житейской Иоанна Богослова. Хотя он мог бы нам помочь, как и любой другой святой. Ничуть не меньше, чем те, которых мы себе традиционно избираем в помощники.
В житии Андрея, юродивого ради Христа, Цареградского; который видел покров Божией Матери во Влахернском храме, есть один момент. Он же юродствовал. Его сочли безумцем. Он был юродивым, а то, что по-славянски – юродивый, по-русски – сумасшедший. Сумасшедших тогда лечить не умели. Их и сейчас лечить не имеют. Их обкалывают чем-то, «притушают» психическую деятельность таблетками. Но толком лечить их никто не научился. Тогда их, тем более, лечить не умели. Их сажали на цепь, если буйный. А, если не буйный, то они в замкнутом помещении ходили, бродили, бормотали себе что-то.
И Андрея посадили, как безумца, в церковь Анастасии. Была в Константинополе такая церковь, посвященная лечению больных, и он там жил. А поскольку он вел молитвенную жизнь непрестанную, то у него была своя тайна. И однажды ночью он увидел следующее: на него напало целое полчище падших духов, которые прекрасно понимают, кто – молится, а кто – нет. Они чувствуют этот огонь молитвы и пытаются потушить его. И они узнали Андрея, как своего врага. Они явились однажды ночью в большом количестве. Страшные. Хотели его напугать, а может быть – растерзать. Он взмолился Богу о помощи, и явился ему на помощь святой Иоанн Богослов. Житие описывает это очень интересно. Во-первых, духи увидели его, старца этого, и страшно закричали: «Явился страшный старик, и он будет нас бить!» Так они сказали. Иоанн для них – «страшный старик». Нам бы он, наверное, был бы такой «милый дедушка», согбенный летами, седовласый. Как Серафим Саровский или как тот же Николай. А для них он – страшный. И Иоанн Богослов бодрым голосом дал приказ спутникам своим (наверное – ангелам) позакрывать все двери: выходы и входы. К нему подводили врагов нашего спасения, и он их – бил. У него в руках была какая-то цепь – как описывается. И он наносил им ею жестокие удары. Они вопили, а он их хлестал одного за другим. По очереди. Они стояли в очереди, ждали своей очереди. И он их страшно лупил. Они – выли. А потом – опозоренные – были выгнаны. Он выгнал их всех вон. Удары были настоящие. Они с воплем кричали: «Пришел злой старик нас избивать».