Статьи и проповеди. Часть 7 (30.10.2012 – 25.03.2013)

По этой причине я хотел бы воспользоваться речью маэстро, чтобы донести общую тональность до более широкого числа людей, умеющих читать. Церкви не должно быть все равно, читает ли человек что-либо, или не читает ничего. И труд разговора о вещах вечных и непрестающих дается Церкви не одинаково в случае с читающим и не читающим человеком. Невежество нельзя путать с простотой. Простота это добродетель, а невежество это грех. И современный невежа не имеет извинений. Бродский пишет: «На протяжении столетий основной препоной на пути широкой публики к поэзии были отсутствие печати и ограниченная грамотность. Сегодня и печать и грамотность стали практически повсеместными». То есть невежество не извинительно.

Ранее, говорит Иосиф Александрович, поэты тянулись к царским дворам. «Пока грамотность была привилегией сугубого меньшинства, где еще мог поэт найти отзывчивых слушателей и внимательных читателей для своих строк? Центр власти часто был и центром культуры». Но «прошли века. Пути власти и пути культуры разошлись, и, по-видимому, навсегда. Это, разумеется, цена, которую мы платим за демократию, за правление народа, именем народа и на благо народа, из которого по-прежнему лишь один процент читает стихи».

Власть большинства — это не власть лучших

Демократия это не высшая ценность. Это лишь некое условие, при котором может совершаться нечто великое и полезное. Может, но не обязано. Ценно слышать эти правдивые речи из уст человека, которого тоталитарная Родина за неуступчивость выгнала вон, матюкнувшись на прощанье. Тогда Бродского-изгнанника милостиво приняла как раз демократия. И он мог лизать ей руку всю жизнь из благодарности. Но не лизал. Говорил правду, не сверху вниз, но в режиме сострадания. «Цель демократии не демократия, как таковая: это было бы избыточно. Цель демократии — ее просвещение. Демократия без просвещения — это в лучшем случае джунгли с компетентной полицией». Более того, допустив массы до влияния на власть, демократия неизбежно понижает общую планку развития. Власть большинства это никогда не власть лучших, это власть средних. А власть средних, это, доложу вам, нечто…

Политик при демократии — актер на сцене перед миллионами «средних». «Средним» он угождает, перед ними заискивает, их интересы, если и не обслуживает по факту, то признает главной ценностью. Простые люди при этом лишаются вертикальных перспектив. Они начинают веровать в то, что они — носители истины и мерила всяких ценностей. Самодовольство среднего человека наконец рождает пошлость губительных масштабов. Такова неизбежность.

И язык усредненного демократического политика — это язык толпы. Язык, понятный массе, язык, столь любезного большинству обмана. Речи высокие и изысканные, точные и правдивые, элитарные по качеству, но широкие по общедоступности — редкость. Отсюда переход к следующей мысли. «В любой культуре поэзия есть высшая форма человеческой речи. Не читая или не слушая поэтов, общество обрекает себя на более низкие формы словесного выражения: на речь политика, торговца, шарлатана — короче, на свою собственную речь»

Немые люди и немые общества

Демократия задним числом, так сказать — по инерции от времен предыдущих, мирится с тем фактом, что работяге книги не нужны, а нужна лишь полная потребительская корзина. С таким классовым подходом можно далеко зайти, да и заходили уже вплоть до крематориев, но выводы не сделаны. При этом демократия освобождает от чтения поэзии не только фермера в комбинезоне, но и политика в галстуке. Раз политик обслуживает «среднего» человека, которому метафизика вовеки без надобности, то и сам политик без этики, эстетики и онтологии удобно обойдется.

Логика железна, только вот как потом и на каком основании сетовать на засилье сволочей во власти?