Статьи и проповеди. Часть 7 (30.10.2012 – 25.03.2013)

«Первым признаком начинающегося познания является желание умереть. Эта жизнь кажется невыносимой, какая-то другая — недостижимой. И уже больше не стыдятся желания умереть и просят перевести из старой ненавистной камеры в какую-нибудь новую, которую еще только будут учиться ненавидеть. Способствует этому и остаток веры в то, что во время перевода случайно пройдет по коридору Господин, который посмотрит на заключенного и скажет: «Этого больше не запирать. Я возьму его к себе»

«Когда ты уже впустил к себе зло, оно больше не требует, чтобы ты ему верил».

Да-да, тогда-то именно сбрасываются маски. И что самое обидное, зло говорит обманутому человеку, чтобы тот не искал виновных и не прикидывался ничего не понимающим паинькой, поскольку ему все было понятно. Любитель зла всегда обманывает себя самого, прекрасно зная в глубине души о самообмане, и зло имеет право обвинить его в этом сложном лукавстве.

А вот великие слова: «зло знает добро, а добро зла не знает». Так и некоем отце Египта говорили, что от великой благости он уже не знал о существовании зла. Но человек не обязан говорить только о высоком. Он может временами говорить о вещах обычных, хотя и необычным языком. Например:

«Его усталость — это усталость гладиатора после боя; его работой была побелка одного угла в одном присутственном месте». Или еще о другом, но в том же духе: «Посейдону надоели его моря. Трезубец он где-то обронил. Он тихо сидел на скалистом берегу, и какая-то ошалевшая от его присутствия чайка описывала неровные круги над его головой»

Так великое линяет и ничтожное дается с трудом. Это — главные черты любой выродившейся эпохи.

Кафка еврей. Но он живет в христианском мире и окутан евангельскими смыслами, как воздухом. Это неизбежно. Но одновременно он живет и в том еврейском мире, для которого Мессия есть лишь ожидаемое будущее. Эти внутренние миры сталкиваются. Именно на стыке миров — христианского и еврейского, христианского и языческого, — стоит ждать ярких вспышек. И святые отцы, и оригинальные мыслители живут на исторических и мировоззренческих стыках.

Рано или поздно, глупо или умно, но о Мессии говорит всякий еврей.

«Мессия придет только тогда, когда уже будет нужен; он придет только на следующий день после того, как будет возвещен его приход; он придет не в последний день, а в самый последний».

Это — о той погруженности в материю и о рабстве духа, которые будут в конце. Человек сотворен в шестой день. Цифра шесть — цифра человеческая. Слишком человеческая, так что, повторившись трижды и закрепившись в качестве внутренней основы жизни, она не даст вернуться семерке, то есть цифре Бога, то есть благословению. Трижды безбожный и не служащий Святой Троице мир — это и есть подлинный смысл трех шестерок.

А зачем читать рабочие тетради пражского еврея, умершего в сорок один год между Первой и Второй Мировыми войнами? Вопрос висит в русском воздухе, как минимум, со времен Фонвизина и звучит так: «Зачем географию учить, коль извозчик довезет?» Если бы мы умели думать и молиться, мы могли бы ничего не читать, как не нуждался в книгах Адам до грехопадения. Но нам нужно учиться читать, чтобы научиться думать, а научиться думать нам нужно, чтобы не согрешать идолопоклонством и не осквернять молитву в том случае, если мы молимся.

ВРЛ (23 ноября 2012г.)

Великая литература в России это незаконнорожденный плод молчащего духовенства. Если бы не появилась литература (та самая — Великая Русская), то очевидно пришлось бы камням завопить. Или — народу умереть от немоты и неестественности. Третьего не вижу. То, что уже сказано, тянет на предисловие к диссертации.

Великая русская литература (далее — ВРЛ) по преимуществу глаголет о людях, сидящих на месте, аки гриб; или о людях путь творящих то с целью, то без нее.