Возвращаемся в старый город, чтобы надышаться его воздухом. Нежданное открытие — храм Александра Невского, что остался от Русского Палестинского Императорского общества. В нем, — порог Судных врат и, как утверждают, те самые «иглиные уши», то есть ушко, через которое верблюду ни за что не пролезть. Зато путник, если он не ожиревший, пролезет. При храме вериги некоего Петра, паломника из России, пришедшего в 1895 году в Иерусалим и здесь скончавшегося. Общий вес вериг (шапка, «рубашка», пояс, крест нагрудный) пугает воображение.
Храм Александра Невского
Одетый в это всё, он прошел полмира пешком, что-то отмаливая или за кого-то принося себя в жертву, и здесь, поплакав у святынь, умер с протертым от железа до костей мясом. Это и есть Святая Русь на своих прохладных и чистых вершинах, и была она таковой совсем еще недавно. Здесь сестры приветливы и одновременно тихи, не суетны. Сочетание редкое и драгоценное.
Уже вроде вышли из города, а нет. Ноги опять ведут нас обратно. Не хочется пулей выскакивать. Обходим город вдоль стены до Сионских ворот. «Любит Господь врата Сиона паче всех селений Иакова». Рядом еврейский квартал. Умные глаза у стариков. Несколько напряженные лица у молодых мужчин. Странные походки. Странное сочетание черноты одежд с желтизной стен квартала. Дети в шляпах и с пейсиками либо полны, либо бледны. И то, и то говорит о долгом сидении на месте, в помещении, над книгой, что в случае любви покушать даст лишний вес, а в обычном случае — просто анемичную бледность.
Это сколько же надо выстроить переборок в голове и сердце, на сколько запоров и щеколд нужно запереть сотню дверей в кладовых сознания, чтобы жить на расстоянии вытянутой руки от того места, где смерть побеждена и не быть истовым христианином?! Или они веруют, но не признаются? Или Господь специально наслал на них слепоту особого рода ради Своих, Одному Ему известных целей? Сижу и думаю, думаю и понимаю, что ничего я в этом не пойму. Слава Тебе, Господи, что ничего я в этом не пойму. Разве можно понять все, что намешано на этом святом клочке земли, и остаться в живых?
— Excuse me? Where is. — пытаюсь спросить у местного жителя о местоположении автобусной станции.
— Можно и по-русски, — слышу в ответ. А на вид — стопроцентный потомок патриарха Иакова. Прав Высоцкий: «А там на четверть бывший наш народ».
Еще немного, и автобус уже уносит нас прочь от города, который быстро закутывается в мрак, потому что темнеет на Востоке так, словно разом выключают свет.
Вот и перевари теперь, попробуй, всё, что съел. А съел-то много. Бывает, что за час съешь больше, чем за год. Душа устала, ум просит пощады и умоляет не заставлять его думать. Скоро Тель-Авив и временный дом, где мы уже и ели, и спали.
Перед сном — телевизор. Чуть-чуть, потому что глаза слипаются. Главные новости на этот час: избрали нового Папу, звать Франциском, лицо приятное. В Иерусалиме праздник по поводу написания Торы для Третьего Храма. Во как! Ну и совсем неожиданное известие. Издан первый номер журнала Playboy на иврите с фото местных моделей. Вы не поверите, но это именно нарезка топ-новостей из русскоговорящих израильских СМИ.
Я не смеюсь и не плачу. Я понимаю, что все перемешано до полной потери ориентиров. С теплотой в душе оттого, что был сегодня в Иерусалиме, я засыпаю. Перед глазами залитая солнцем долина Судного дня. Желтые стены Города со стороны замурованных ныне ворот, через которые в город въезжал на осленке Спаситель.
Путеводитель в номере отеля говорит, что Яффа получила свое имя от Иафета. Сегодня нам туда. Что я знаю об этом городе? Знаю, что в этот порт с незапамятных времен приплывали корабли с ливанским кедром для строительства Храма Соломонова, потом — крестоносцы, потом паломники со всех стран и России в том числе, потом сюда приехали первые колонисты-евреи. Приехали, но не поселились здесь, и Яффа осталась арабским городом, а евреи основали другой, рядом. Отсюда в Фарсис бежал на корабле Иона. Здесь Петр воскресил Тавифу. Кажется, не так уж мало я знаю, как для старта.
Если дойти вдоль моря до часовой башни и свернуть в крытые галереи магазинов и базарчиков, то никуда уходить не захочешь. Судя по всему, что мне понятно на Востоке, жизнь дается для того, чтобы играть в нарды, пить крепкий чай из пузатых стаканчиков и знать три-четыре фразы на пятишести языках. Есть, конечно, и другие занятия. Но они для молодежи, для женщин, для кого-то еще. А если усы у тебя уже седые, нескольких зубов во рту нет, но из тех, что есть один — золотой, то твоя мера — нарды, чай, наргиле, медленные разговоры, прерываемые громким смехом.