Мы, безусловно, встречаемся здесь не с точным описанием происходящего за гробом (то, что там, вряд ли поддастся кисти или перу), но имеем дело с поэтическим восторгом, не чуждым, однако, и некоего пророчества. Согласно этому поэтическому прозрению, худшая доля — это бесцветность, блеклость, бессмысленность жизни. Человек наделен сердцем, умом и волей. Он, следовательно, обязан думать, чувствовать и действовать. Иначе, проведя сонную жизнь, лишенную смысла и дерзаний, он оказывается фактическим отказником от человеческого достоинства. Такая жизнь подобна краткой жизни выкидыша, нерожденного человека. Данте суров к таким:
Их память на земле невоскресима
От них и суд, и милость отошли
Они не стоят слов: взгляни — и мимо!
«Они не стоят слов». Вот приговор пустоте. Не удостоенная слова, безымянная, она фактически перестает жить, не переставая существовать. Это и есть смерть подлинная. Молясь об усопших, мы не зря говорим Богу: «Помяни их во Царствии Твоем». Мы и сами творим поминовение, имея ту мысль, что если Бог помнит о человеке, то жив человек. Ведь Бог наш не есть Бог мертвых, но Бог живых. Если же забудем мы человека, то не будет о нем молитвы, а если Сам Бог забудет его, то существованию человека не на что будет опереться.
Память Божия, соединенная с Его любовью — это прочная подкладка нашего бытия. Ее не видно глазу, ее закрывает нарядная пестрота, но она — основа. Грозно звучит Господне слово: «Я не знаю вас!». Равно, как и утешительно звучит:
Должна быть прожита каждым человеком словесная жизнь, достойная надгробного слова. Иначе останется только антропоморфное скотство, достойное одного лишь похоронного пьянства.
Они не стоят слов: взгляни — и мимо!
И хотя мы сказали, что имеем дело не с Откровением, но с поэтическим восторгом, слова Данте не совсем чужды Библии. Вот Ангелу Лаодикийской Церкви в Откровении Господь говорит следующее:
«
Как видим, упрек тождественный. Ни холодный и не горячий — это все тот же «никудышный». В народе говорят «ни рыба — ни мясо», или еще жестче: «ни Богу свечка — ни рогатому кочерга». Приятно Богу горение огня, потому как Он Сам говорит:
Не жалуемся ли и мы часто, что жизнь, при всех сияниях рекламы, стала какой-то блеклой, лишенной подлинных красок? Самое страшное — это ведь не только небо, закрытое самолетами, или голодные взгляды детей. Это было прожито и пережито поколениями прежде нас. Страшны также бесцветные глаза у стариков и молодежи, страшны карикатурно-одинаковые интересы огромных человеческих масс. Масштабы цивилизационного обезличивания вряд ли даже предполагались нашими далекими предками. У верующей души страшна хладность, отсутствие огня в работе для Господа, безразличие. Страшно то, о чем писала одна американская поэтесса:
Гзоздями пронзили руки Его
Потом… потом все надели шляпы…
Итак, сказанное у поэта имеет вполне практический вывод даже для тех, кто странно гордится тем, что в «университетах не обучался». Человек должен быть не амебой, но раскрывшейся личностью, интересной, неповторимой, яркой без ложных красок, красивой без макияжа, нашедшей себя и помогающей другим найти себя.
Иначе:
Их память на земле невоскресима
От них и суд, и милость отошли
Они не стоят слов: взгляни — и мимо!
Радуйтесь, развратники кающиеся… (18 апреля 2013г.)
Характеристики «мира сего» в устах Иисуса Христа емки и кратки. «Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем