Статьи и проповеди. Часть 9 (27.12.2013 – 09.04.2015)

Но вот, я препираюсь, и многие из тех, кого я знаю, тоже препираются с Создателем. Мы не то что недовольны жизнью, что было бы мелким бунтом, но мы часто недовольны всем миропорядком и готовы его «исправлять». Это как если бы кастрюля заговорила с хозяйкой о рецептах борща и стала вырываться из рук. Люди именно так и говорят: «Что Ты делаешь?» – и думают, что всерьез способны давать Богу советы, как править миром. Вот это, говорят, должно быть так, а не так, а вон то вообще быть не имеет права. Откуда это? Может, это оттого, что мы не видали, как действительно работает горшечник? Может быть, кузнецы и гончары, работающие на наших глазах, научили бы нас чему-то такому, чему не учит ни школа, ни телевизор?

Я хожу по улицам городов и без толку желаю найти мастерскую горшечника. Не могу найти. Часовую мастерскую – могу, и пиццерию – могу. Могу найти спортзал и парикмахерскую, табачную лавку и магазин CD-дисков. А гончарню – не могу. При этом мысли Хаяма тревожат меня, и тревога Иеремии о народе мне отчасти понятна. Все мы глина: и я, и ты, и Америка, и Китай, и Россия, и Израиль. Гордиться нельзя. Никому. Нужно смиряться и трудиться. Нужно трудиться и каяться. Слава от Бога труженику будет, никуда не денется. А преждевременно гордящегося можно легко переквалифицировать из кувшина для молока в кувшин для помоев. Ведь одни сосуды в честь, а другие – нет, как написано: «Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?» (Рим. 9: 21). И кто, думаю я, бунтует больше: ночная ваза или горшок для топленого масла? И кто я сам такой? И куда вообще мне идти со своими мыслями, чтобы посмотреть на вращающийся гончарный круг и вдруг прозреть, увидеть разом простой ответ на связку сложных вопросов?

Не нашел я гончаров и их мастерские, но нашел Иеремию и Хаяма. Еще нашел Давида, сказавшего о Христе: «Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника» (Пс. 2: 9). Нашел и Откровение Иоанна, где о Господе сказано: «Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: “Слово Божие”. И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным» (Откр. 19: 13–15). Многое я нашел, не найдя ни одного гончара в округе. И Хаям остался мне близок. Вот, например:

Я вчера наблюдал, как вращается круг,

Как спокойно, не помня чинов и заслуг,

Лепит чашу гончар из голов и из рук,

Из великих царей и последних пьянчуг.

Было у отца два сына (23 июля 2014г.)

С этих слов может начинаться сказка, может — библейская притча. В ответ на веление отца идти и работать в винограднике, один сын говорит «иду», но не идет. А другой говорит «не пойду», но потом, раскаившись, идет и работает. И в притче о блудном сыне оба брата противостоят друг другу, как ночь и день. Младший обижает отца и губит свою часть имения, а старший верно и неотлучно служит родителю, но нет в нем ни любви, ни жалости, а одна только обида и зависть. Так получается, что куда ни глянь, если есть два брата, то отношения между ними драматичны и противоречивы. Каин поднимает руку на Авеля, Иаков крадет у Исава первородство, Фарес и Зара устраивают борьбу в утробе Фамари за право родиться первым. И если смотреть на дело с библейской точки зрения, то вряд ли захочется лепить «братство» вместе с «равенстовм» и «свободой» внутри одного революционного лозунга.

Было два сына и у того отца, которого яркими красками написал незабвенный Гоголь. Разумеем Тараса Бульбу и детей его — Остапа и Андрея. Эти двое тоже антагонисты под стать библейским. Одна у них кровь, одна утроба их выносила, на одной лавке в бурсе они выслушивали уроки, сдобренные тумаками, но разные у них характеры и судьбы. А обратить на это внимание стоит потому, что написанное Гоголем не есть «слова, слова…», а работа с глубинными архетипами, действующими на больших исторических просторах.

Остап крут. Особых авторитетов для него не существует, и это он готов с батькой на кулачках драться. А Андрей более тонок, более нежен, что не мешет, однако, ему быть храбрым рубакой. Но в оконцовке именно Остап остается предан и народу и вере, а Андрей меняет веру, рубит своих и бесславно погибает от руки собственного отца. Причина — любовь к полячке, но поскольку речь не об амурных фактах, а об архетипах, можно договорить нечто самим Гоголем прямо не сказанное. Остап это образ Восточной Украины, а Андрей — Западной. В этом смысле влюбленность в полячку есть образ влюбленности в чужую культуру, это плененность чужими красотами, ради которых все свое способен человек возненавидеть.