Статьи и проповеди. Часть 9 (27.12.2013 – 09.04.2015)

У каждого Андрея своя полячка, своя причина для измены. Исторически наши люди влюблялись во время оно во все французское, салонное. Засоряли язык и говорили картаво, напяливали на себя чулки с париками и плакали над французскими романами. . А ведь и верой пренебрегали, нахватавшись легких мыслей у энциклопедистов. Целая эпоха ушла на это. Потом пришел Наполеон и вышиб клин клином. Затем сменились времена и стали влюбляться во все немецкое, научное. По Шиллеру учились чувствам возвышенным, Гегеля толковали, как Библию. В эти двери и Маркс со временем вошел. Нашим же современникам хорошо известна влюбленность в Америку, «где я не буду никогда». Не в Европу, заметьте, а в Америку. Не в Моцарта, а в Пресли. Не в Каллас, а в Монро. Нас действительно очень «долго учили любить ее запретные плоды». Все кокакольно-джинсовое и рокнрольно-голливудское изрядно пропитало в свое время сознание миллионов наших людей, и тот кто выздоровел, знает, как не проста и длительна реабилитация. А значит нам должна быть внутренне понятна трагедия Андрея. Он опьянел без вина, он подумал, что Рай нашел. Потом он позволил перемениться своему внутренему миру, и лишь потом стал предателем. Его не ругать надо. Его надо опознать в самом себе, в истории своих внутренних скитаний. Его стоит заметить и в своих современниках, которые вытягивают шею, вглядываясь в прекрасное далеко, которые любят все чужое и не замечают красоты и истины у себя под носом.

По Гоголю Украин фактически две, как два сына у Тараса. Украина едина в том смысле, что из одной колыбели вышли обе ее родные половины, и она же разделена судьбой и характером двух братьев. Разделена она не по линии Днепра, а по сердцу, и это есть подлинное разделение, поскольку через сердце мост не перебросишь. Разделение никем не придумано. Оно фактически существует, и нужно быть слепым, чтобы идеологией отмахиваться от фактов. Вовсе не нужно смотреть друг на друга в прицельное устройство, чтобы заметить разницу. Достаточно посетить два места — Львов и Хортицу. Хортица это козацкие места. Там весело жилось и сладко спалось Тарасу с сыновьями. Деревянный частокол и такая же деревянная церковь. Куры в пыли, неприхотливый быт, смесь военного братства и монастыря, а иногда — безудержное гульбище, вот что такое Хортица. А Львов это место, куда, образно говоря, переселился Андрей после перемены веры. Магдебургское право, мощеные улицы, высокие костелы, прохладные внутри, с белыми свечами на алтаре. За каминную трубу плати, за лишнее окно плати, что с возу упало на торговой площади в базарный день, то переходит в городскую казну. Закон жесток, но иначе людское море внутри городских стен не сдержишь. Все хорошо, но все совершенно другое.

Стоит напомнить, что люди, покуда не научатся по-настоящему любить ближнего, «другое» и «иное» склонны воспринимать, как «чужое». А уже «чужое» склонны воспринимать, как синоним «вражеского». «Чужой» почти всегда враг. На него смотрят с опаской. Белой вороне смерть в стае ворон обычных. Всюду и всегда в истории жители городов, прячась за стенами, с опаской смотрели в степь: не скачут ли кони, не идет ли вражеское войско? Степь и город противостоят друг другу всегда. Помирить их почти невозможно. И вольный дух воинственной, аскетичной Хортицы, этой славянской Спарты — полная противоположность торговому духу изящного Львова, обвешанного каменными кружевами. И Андрей, влюбляясь в полячку, влюбляется не в нее только, но во все, что стоит за ней: моду, манеры, культурную пышность, ученую казуистику образованных прелатов. Отныне его словарь будет все больше пропитываться польскими терминами и обрывками латинских молитв. А Остап с Тарасом как прежде пахнут ветром и по ночам зачарованно смотрят на Млечный путь. Они ловят рыбу в запрудах Днепра руками, вдыхают роскошные запахи степи и согласны драться с любым количеством врагов в любое время суток. Особенно — за веру. Кто же может сказать, что Остап и Андрей едины, и ничто их не разделяет?

Кстати, однажды войска Хмельницкого во время освободительной войны фактически осадили Львов. Осадили его, как польскую крепость, хотя доля украинского населения была в городе значительна. Но «Андрей» не вышел тогда за стены воевать с «Остапом». И перспектива осады горожан не прельщала. Мещане (поляки, украинцы, армяне и евреи) откупились от казацкого войска, и Хмельницкий пошел дальше, оставляя Львов в тылу. Таковы исторически могут быть отношения двух разных Украин — степной и городской; восточной и западной; православной и католической, вышедших из одной колыбели, но разошедшихся в разные стороны. И странно, что во Львове сегодня громче всех поют о «козацком роде» (не было во Львове козаков). Странно и то, что там же громче всех говорят о голодоморе (не было голодомора во Львове, но был он гораздо восточнее, в другой стране тогда) Ну да ладно. Странности перечислять — бумаги не хватит. Вся жизнь есть некая странность, в зависимости от точки зрения. Вернемся к Гоголю.