Статьи и воспоминания

С необычайной энергией Сурен занимался организацией приемных испытаний для будущих студийцев. Ему удалось привлечь для участия в приемной комиссии виднейших деятелей армянской культуры, в том числе поэта Ованеса Туманяна, писателя Дереника Демирчяна, артистку Арус Восканян. В результате этих испытаний список студийцев пополнился именами нескольких талантливых молодых актеров, впоследствии занявших видное положение на профессиональной армянской сцене.

Затем Сурен со своими коллегами направился в Ереван, где также провел набор учеников для Армянской студии в Москве. Теперь перед моим братом встала нелегкая по тому времени проблема — отправить всю группу в Москву. После долгих хлопот ему удалось получить от железнодорожного начальства в Тифлисе наряд на два товарных вагона-теплушки, которые и стали временным пристанищем на колесах для всей ватаги будущих студийцев. Вместе с ними в Москву выехали брат Левон и я.

Взять нас двоих с собой в Москву на свое иждивение и ответственность — это был смелый и благородный поступок старшего брата. Очевидно, он заметил нашу страсть к искусству, горячее желание учиться. Думаю, не без тревоги и глубокой печали отпускали нас в далекий путь родители. Однако забота о будущем своих сыновей и твердая вера в мудрое руководство старшего брата решили нашу судьбу. Осенью 1921 года мы стали москвичами.

Поездку в Москву, длившуюся двадцать четыре дня, я запомнил на всю жизнь. Наши теплушки больше стояли, чем ехали. Не было ни одной крупной станции, где бы вагоны не отцепляли от поезда и не загоняли на далекие запасные пути. Пока староста группы, режиссер Степан Капанакян, бегал к начальнику станции для переговоров, другие пассажиры успевали договориться с руководителями ближайшего железнодорожного клуба об устройстве концерта. Импровизированные выступления студийцев неизменно встречали горячий отклик местной публики и одновременно служили важным подспорьем для пополнения нашего «котла». Взятые с собой из дома продукты закончились на третий день, денег у нас было в обрез. Поэтому даже весьма мизерная оплата за наши выступления в рабочих клубах оказывалась весьма кстати. Так мы и ехали, простаивая сутками на больших станциях, ехали дружной семьей, с песнями, шутками, веселыми приключениями.

Во время наших клубных концертов на мне лежали обязанности пианиста-аккомпаниатора, руководителя хоровых номеров, а порой и просто тапера, лихо выстукивавшего польки, вальсы, падеспани, под звуки которых кружились парни и девушки.

В этой «концертной деятельности» весьма пригодился недавний мой опыт работы в агитпоезде, выезжавшем в Армению, а также умение быстро схватить по слуху звучащие вокруг мотивы и склонность к импровизации. Именно на это, как я узнал позже, обратила внимание Ашхен Мамиконян получившая образование в Московском институте ритма, где искусству импровизации — музыкальной и пластической — придавалось большое значение. А. Мамиконян еще по пути в Москву говорила мне о необходимости серьезно учиться музыке.

*

Проводив наши теплушки, Сурен Ильич сам выехал в Краснодар, где жил брат Вагинак. Здесь по предложению дирекции местного армянского театра он поставил драму Левона Шанта «Старые боги», после чего возвратился в Москву, прибыв туда почти одновременно с нами.

Прямо с вокзала я с братом Левоном отправился в Староконюшенный переулок вблизи Арбата, на квартиру Сурена Хачатурова, где нас ждал радушный прием и подлинно отеческая забота со стороны старшего брата и его жены Сарры Михайловны Дунаевой — художницы, высокообразованной женщины, незадолго до того ставшей матерью очень симпатичного мальчишки по имени Карэн. Сейчас это хорошо известный московский композитор, заслуженный деятель искусств РСФСР, автор многих симфонических, камерно-инструментальных и вокальных произведений, превосходного балета «Чиполлино» — Карэн Суренович Хачатурян.

Вспоминая о начале моей московской жизни, о приобщении к русской культуре, я не могу без чувства глубочайшей благодарности думать о брате моем Сурене, об этом ярком и светлом человеке, которому я столь многим обязан. Сурен для меня — это не просто личные, семейные воспоминания, не только близкий и дорогой человек, сыгравший огромную роль в моей судьбе, но и образ артиста, с именем и деятельностью которого связаны многие важные страницы в художественной жизни Москвы начала двадцатых годов. О чем бы мне ни захотелось рассказать — о своих первых годах жизни в Москве, о начале моей музыкальной карьеры, об увлечении театром, о первых встречах с советской литературой, живописью, музыкой — ни одна из этих тем не существует для меня вне деятельности Сурена Ильича. Он — мой учитель в самом полном, самом человечном смысле этого слова. Он учил меня жизни, учил любить и понимать искусство, учил самостоятельности суждений и действий.