Статьи и воспоминания

Однако, серьезнее этой книги, занимающей более семисот страниц, трудно что-нибудь представить. Раньше Шварц отважно брал любые известные сюжеты, смешивал, как хотел, персонажи, детали и даже отдельные слова чьих-то сочинений, чтобы всё это передумать, переделать, пересказать по-новому и по-своему. Теперь он сам вышел на сцену. И позволил себе быть свободным: то превращаться в нежного ребенка, то в беспощадного критика, писать вперемешку про любое время, любое событие, переживание или знакомство. Он как будто повернул свое волшебное увеличительное стекло, чтобы рассмотреть, наконец, самого себя. Он сумел это сделать. И если в принципе возможно поставить точку, рассказывая о жизни писателя, Евгений Львович Шварц тоже сделал это сам. 30 августа 1957 года он записал на одной из последних страничек "ме": "Я человек непростой…" Через четыре с половиной месяца этот человек умер.

Остались только Волшебник, Рыцарь и Сказочник

Юрий Зубцов. Оксюмороны Евгения Шварца

Добродетельный соблазнитель Евгений Шварц

Евгения Шварца обожали женщины, дети и домашние животные. Лучших доказательств того, что Шварц был хорошим человеком, не придумать. И, хотя это обстоятельство еще не гарантирует счастья, хороший человек Евгений Шварц прожил очень счастливую жизнь.

Оксюморон — стилистический прием: парадокс, сочетание в одной фразе несочетаемых понятий и вещей. Самый простой пример — "живой труп". Это оксюморон.

Хороший человек, проживший счастливую жизнь, может, и не совсем оксюморон. Ну а если эта жизнь, 60 с небольшим лет, совпала большей своей частью с победой рабоче-крестьянской диктатуры и ее последствиями? А если человек — писатель, ни словом не солгавший ни в одной из своих книг? И не только не солгавший, а написавший — открыто, не в стол, а для постановки на сцене — "Тень", "Голого короля" и "Дракона"? Писатель, ни разу не пропевший осанну власти и не замаравший рук подписью ни под одним доносом. И при всем при этом бывавший на допросах у следователя лишь в качестве свидетеля, да и то по смехотворному, в сущности, делу — о разводе Бориса Житкова с повредившейся рассудком супругой…

"До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!" — написал на смерть Пастернака Александр Галич (поразительно похожий на Шварца почти всем — кроме судьбы). Шварц тоже умер в своей постели. Признанным, титулованным, безусловно, и безумно любимым всеми, кто его знал. Состоявшимся драматургом, ответственным квартиросъемщиком прекрасной квартиры в Ленинграде, бессменным арендатором голубого дачного домика в элитном Комарове и даже — это в 1958 году! — обладателем собственного автомобиля.

Кстати, лучшая из пьес Шварца называется, как вы помните, "Обыкновенное чудо". Это тоже оксюморон.

Непишущий писатель

Шварц появился в Петрограде в 1921 году. Меньше чем через год не было в Питере литературного общества или кружка, в котором не знали бы Женю Шварца и не ждали бы его с распростертыми объятиями. Высокий, статный, светлоглазый красавец-блондин с классическим римским профилем, которого совсем уж невероятным образом не портило даже отсутствие двух передних зубов. Наоборот, добавляло ему не то ребячливого озорства, не то сурового мужества, особенно если учесть, что зубов он лишился, служа в 1918 году в продотряде в Ростове-на-Дону.

Шварц изумительно каламбурил, сыпал шутками, над которыми надрывали животы самые записные остряки из числа питерских литераторов (в их числе, между прочим, и Зощенко, и Хармс!), но умудрялся никого не обидеть. Даже когда высказывал на обсуждениях после читки свое мнение о только что прозвучавших стихах или прозе. Обычно в столь же уморительно-смешной форме, но при этом еще и глубоко и точно. В общем, если затевался диспут, ни у кого не возникало вопроса, кто будет ведущим. А если уж зрело застолье, то никому и в голову не приходило задуматься, кого назначить тамадой. Двадцати пяти лет от роду Евгений Шварц решительно покорил весь литературный Петроград.

Не написав при этом ни строчки. Шварц в начале 20-х был кем угодно, но только не писателем. Он грузил уголь в порту, работал продавцом в книжном магазинчике, потом, благодаря шумному успеху в литературной среде, сделался на недолгий срок личным секретарем Корнея Чуковского. А приехал в Петроград актером в составе труппы ростовского театра.