Статьи из газеты «Россия»

И все-таки, и все-таки… Я предостерег бы от избыточной радости по поводу усмирения азербайджанской оппозиции. На этот раз у Ильхама Алиева все получилось, но это не гарантирует ни его, ни страну от превращения в типичную восточную деспотию. Деспотия, конечно, лучше беспорядков и неразберихи. Но и она — не панацея от них, ибо инфантильные, привыкшие к патернализму люди способны только к одному виду политической деятельности: бессмысленному и беспощадному бунту. Если Ильхам Алиев, пересажав и деморализовав коррумпированную оппозицию, не станет растить оппозицию цивилизованную — никакая нефть не спасет Азербайджан от деградации. А в Баку и сегодня все, что связано с культурой и общественной мыслью, довольно второсортно. И атмосфера страха в обществе весьма ощутима — невзирая на прекрасную погоду и сравнительно дешевую черную икру.

Черное, конечно, — враг оранжевого. Где много икры и нефти — революций не бывает. Но и икра, и нефть имеют свойство иссякать.

№ 46(474), 10–16 ноября 2005 года

В тумане прячется имПерец

Три сценария нашего ближайшего будущего

Делать политические прогнозы в России легко. И вовсе не потому, что сбывается обязательно худший, — как показывает недавняя история, ни одна антиутопия толком не сбылась, хотя на что уж достоверны были построения Кабакова и Петрушевской. Причина в ином: о цикличности русской истории не высказывался только ленивый, а цикл тем и хорош, что предсказуем.

О стадиях этого цикла у всех свое мнение — одни насчитывают десять, другие ограничиваются двумя (заморозок — оттепель). Ближе других к истине подобрался Александр Янов, выделяющий реформацию, контрреформацию и застой. Я бы только добавил еще оттепель, а реформацию назвал бы революцией, потому что происходят в этот период не реформы, а ломка всего государственного уклада. Иногда она быстро стопорится (как при Александре I), иногда заходит далеко (как при Петре I и Ленине). Да и контрреформацией дело потом не ограничивается: во времена так называемых заморозков внутренняя жизнь в России замирает, зато ее внешнеполитические успехи, как правило, блестящи. А поскольку Россия — страна в высшей степени природная, предпочитающая жить не по общественным, а по самым что ни на есть натуральным законам, логичнее выделять четыре стадии, по числу времен года.

Как бы то ни было, цикл определился и не изменится до тех пор, пока большая часть российского населения не начнет исповедовать от души какую-нибудь веру, то есть определится не на базе общего страха или общего внешнего врага, а на почве консенсусных ценностей. Поскольку ценностей таких не предвидится, рискну предположить, что Россия и не желает размыкать свой круг. В этом есть свои преимущества: Европа давно кричит о собственном закате, в Америке глубокий общенациональный кризис, а мы знай ходим по своему кругу и вполне можем претендовать на бессмертие. Ни равноудаление олигархов, с которого всегда начинается заморозок, ни расцвет искусств, которым всегда сопровождается оттепель, не претерпели никаких перемен за последние пятьсот лет: переписка Грозного с Курбским вполне могла бы сойти за переписку Путина с Березовским, а сатирические журналы и общественные утопии екатерининских времен ничем не отличаются от творчества шестидесятников. Собственно, и процессы Радищева и Новикова мало чем отличаются от процесса Синявского и Даниэля: людям подарили оттепель, а они решили, что весна. Несколько ошиблись, вот их и поправили.

Исходя из особенностей русского цикла, всякий непредвзятый исследователь легко увидит, что мы переживаем начало заморозка — вторую (после революции) стадию общественного развития, характеризующуюся полным содержательным отрицанием предыдущей эпохи при столь же полном формальном сохранении ее лозунгов. Путин продолжает Ельцина также, как Сталин продолжал Ленина, называя себя его учеником и уничтожая все, что было связано с его именем. Место великих утопий занимают будничные, бюрократические «национальные проекты». Возвращается опора на собственные силы — ибо наша вольная интеграция в западную жизнь оказалась так же несбыточна, как мировая революция. «Нигде никто не ждет меня», никому мы особенно не нужны, исторические противники остаются противниками, хотя и ездят периодически инспектировать друг друга. Все заворачивает на новый круг, и явное свидетельство неотвратимости происходящего — его чисто природный характер, не зависящий от воли отдельных личностей.