Статьи из журнала «GQ»

2. Ничего не нужно. Общественная активность сама по себе становится подозрительной: всякий, кто активен, вызывает подозрения. Подозрения эти во все времена одинаковы: это все ради бабла, ради пиара, — словом, вместо нормального восхищения человеком, не желающим мириться с общественным злом, этого человека преследует солидарная травля. Не стану сам приписывать таким оценщикам чужой работы какой-нибудь низменный мотив: думаю, дело в подспудном ощущении, что любая деятельность усугубит кризис. Такое ощущение бывает у тяжелобольных — им страшно даже переворачиваться, чтобы не стало хуже. Так что всех можно понять — это у нас не от подлости, а от того печального состояния, которое называется цугцвангом: всякий ход ухудшает положение. Это, впрочем, не повод ругать любую деятельность — ибо, зачастую разрушая хрупкий уют болотца, субъективно она остается благотворной, то есть идет на пользу самому делателю. Однако благо этого делателя волнует его современников в последнюю очередь, да и личным благом они мало озабочены, потому что…

3. …ничего не хочется. Последней, как известно, умирает злость — она сильнее даже страха, — и потому главным занятием общества становится выяснение отношений, но и оно уже почти не вызывает энтузиазма. Вот вам пример: есть у меня несколько друзей, замечательных поэтов и прозаиков. Ссылаюсь не только на собственный вкус, который меня вообще-то редко подводит в литературе, но и на множество чужих оценок. Хожу с этими рукописями по разным издателям. Не нужно. Не купят, не хочется шевелиться, нет желания поднимать волну, внедрять новое имя в ленивый мозг читателя. В России, особенно зимой, нужен довольно серьезный стимул, просто чтобы выпростаться из-под одеяла: если финансовые и карьерные стимулы не работают, нужно хотя бы самоуважение. А его нет, см. п. 1.

4. Нет будущего. То есть оно, безусловно, есть, что-нибудь да будет, «никогда так не было, чтобы никак не было», — но отсутствует проект будущего, который нравился бы большинству или по крайней мере позволял мечтать.

5. Нет табу. Под табу я понимаю не внешние запреты, но именно внутренние барьеры: нельзя бить детей, нельзя предавать друзей и т. д. Любая попытка напомнить о табу вызывает вопрос: «А почему?» Проблема в том, что нравственные постулаты вытекают не из конкретных логических посылок, а из человеческой природы: «Почему нельзя читать чужие письма? Нельзя, и все!» (Н.Рязанцева). Но этот кризис, о котором я говорю, тем и характерен, что подвергает сомнению аксиоматику. А доказать аксиому нельзя — просто либо ты человек, либо, увы.

Что делать — вопрос не совсем ко мне, но поскольку его коллективное обсуждение в силу описанных причин проблематично, осмелюсь предложить личный рецепт. Преодолевать проблемы надо в обратном порядке. Начать с утверждения простейших табу: не воруй, не бей детей. Потом — нарисовать проект будущего, в котором просто хорошо было бы жить. Потом — начать личный проект, позволяющий себя уважать. Вслед за этим — захотеть чего-нибудь внешне невозможного. И уж тогда сам собой осуществится «пятый пункт» — вернутся понятия о добре и зле, позволяющие начать жизнь осмысленную, добродетельную и веселую.

№ 1, январь 2010 года

Как понять Россию?

В: Как понять Россию?

О: Читая сказки.

Мне кажется, настала пора изучать русский народ не по литературе, всегда субъективной, и не по публицистике, оперирующей главным образом клише, а по фольклору — тогда по крайней мере станет понятно, что предлагать, а чего не предлагать этой нашей стране (компромиссное определение «эта наша» я предложил после долгой дискуссии между сторонниками дистанцированного «эта» и грозно-патриотического «наша»). На мысль поискать корни национальной психологии — а стало быть, и государственного устройства — в старых добрых русских сказках навела меня коллега Катя Попова, в прошлом журналист и пиарщик, а теперь пропагандистка национального менталитета, каким он раскрывается в старых добрых сказках.