Статьи из журнала «GQ»

Проблема в том, что в России сегодня совершенно не важно, кто как работает. Мы не получаем отдачи от собственного труда и вообще получаем не за труд, а за способность понравиться тем, у кого есть деньги. Мы не работаем, а выслуживаемся — необязательно перед властью. Это касается не только прессы, но вообще всех: производимый нами продукт не имеет спроса. Видимо, зачем-то мы должны имитировать его производство, а кто-то другой — его потребление. Но вместо нормальной оплаты труда в стране происходит поразительная, для всех очевидная, но никем вслух не формулируемая вещь: зарабатывает, по сути, одна отрасль, а именно — сырьевая. Прибыль от реализации сырья распределяется между всеми остальными гражданами России, которые в буквальном смысле не зарабатывают ничего.

Все, что нужно человеку в его повседневном функционировании, мы покупаем за рубежом. Кроме еды, которой примерно наполовину обеспечиваем себя сами. Прочий отечественный продукт востребован главным образом среди тех, кому не хватает на иномарку (но и задыхающийся отечественный автопром почти добит кризисом). В мировой системе разделения труда мы не выторговали себе никакого места, никакой участи, кроме все того же сырьевого придатка. В гламурные годы это не замечалось, потому что страна полудремала. Теперь она проснулась над пропастью. Шевелиться ей страшно. Комфортно сползать к обрыву можно еще довольно долго — во всяком случае, топ-менеджмент успеет собрать чемоданы.

В России построена уникальная ситуация, при которой реальная оценка качества — пресловутый рейтинг — от этого качества никак не зависит. Рейтинг, по сути, показывает только одно: степень совпадения нашего собственного вектора с доминирующей тенденцией. Если это тенденция к оглуплению, рейтинг демонстрирует, насколько мы тупы. Если ко лжи — насколько мы лживы. Объективное качество продукта оценивается по совсем другим критериям, но почти все, что в России делается хорошо, ей не нужно. Общество и радо бы потреблять что-нибудь хорошее, и платить за это потребление, и при нормально работающем рыночном механизме хорошее оплачивалось бы пристойно, а плохое — плохо. Но поскольку в силу особенностей российской экономики окупаться тут не может ничего — это касается и хороших книг, и хороших фильмов, и пристойной прессы, задавленной распространительскими тарифами, и пристойных продуктов, забитых импортной конкуренцией, — мы все бьемся не за оплату, а за дотацию; не за прибыль, а за подачку. Если нам разрешат, мы чуть-чуть посуществуем, тихо, при условии, что никому не будем мешать. Но если помешаем — нас живо лишат дотаций, отвадят рекламодателей или пришлют Санэпиднадзор, и читатель-зритель-слушатель-кушатель, которому мы нужны, ничего не сможет сделать.

Я знаю, что у российского кино есть зритель — я и миллионы таких, как я. Знаю, что у толстого журнала есть читатель, готовый его хранить и перечитывать, а у Дэна Брауна его нет — просмотрел и выбросил. Знаю, что в России есть сотни тысяч талантливых выпускников, готовых тут работать, но ни в науке, ни в культуре нет достаточного количества рабочих мест. Но все мы ничего тут не значим, ибо мы нерентабельны. Мы будем лопать что дают, ибо вся страна в совокупности производит меньше прибыли, чем нефть и газ, и, соответственно, стоит гораздо меньше нефти и газа. Правда, есть еще никель и редкоземельные элементы. Во всем остальном мы не в силах конкурировать с прочим миром. И это положение дел вполне устраивает нынешнюю российскую власть, которая для себя-то, положим, пишет постмодернистские романы и устраивает «пионерские чтения», но для прочего населения установила образовательный ценз ниже плинтуса. ЕГЭ тут тоже поможет. Для прочего населения — «суверенная демократия», «Наши», байки про коварную Америку и фильм «12».