Статьи из журнала «GQ»

Об этом я и писал роман, уходя, насколько возможно, от конфессиональных проблем, писал о судьбах людей, которые столкнулись с необъяснимым. По большому счету, меня волновало только одно — метафора состояния нашего народа, которая прослеживается в истории Зои. Я специально изменил фамилии и место действия, чтобы меня не хватали за фалды пиджака. А «было» или «не было» — сейчас никто научно не докажет. Хотя я не исключаю появление дотошного историка, который бы разобрался в тех событиях.

— Насколько актуальны для вас сегодня основные положения «Механики судеб»?

— «Механика судеб» — забавная книга. Она написана в полной уверенности, что автор «схватил Господа Бога за бороду». Однако в реальности механизмы судьбы человека значительно сложнее. Кажется, у Моисея сказано, что совершённый грех искупается пятью-семью поколениями. А если так, то предсказать будущее конкретной личности — дело трудное. Что там было пять или семь поколений назад?.. Бог весть. У меня в роду, по легенде, есть убийство. И когда со мной случается нечто неприятное, я стараюсь быть спокойным: ага, я искупаю грех прадеда! Я верю только в то, что церковные таинства, вера и любовь к ближнему ослабляют неблагоприятную причинно-следственную связь, в этом я по-прежнему солидарен с «Механикой».

— Ваша работа над «Доктором Живаго» показалась мне не слабей романа — вы многое дописали, но совершенно в пастернаковском духе.

— В герое экранизации я выразил свою утопию по отношению личности в истории. Она сводится к следующему: даже по горло в дерьме можно оставаться чистым и в бесчестных обстоятельствах можно оставаться честным. Для меня русский интеллигент — это прежде всего врач и учитель в какой-нибудь средней школе. А потом уже — литератор. Не знаю, насколько подобный взгляд характерен для Пастернака, вы написали о нем хорошую книгу и вам знать лучше. Но считаю, что наша интеллигенция должна учить и лечить. И еще служить модератором, артикулируя народные интересы перед властью.

— Нет ли у вас ощущения, что Россия находится накануне серьезного катаклизма?

— Раньше я никогда не помышлял об отъезде. Я был связан с Россией, с ее метафизической душой. У страны чувствовалась какая-то перспектива. Во имя этой перспективы мы терпели немалые лишения в 90-х. Сейчас мы стали жить лучше в материальном смысле, но перспектива куда-то исчезла. Я не хочу, чтобы в моей стране были феодалы-чиновники, а все остальные обслуживали бы их. Я хочу, чтобы выполнялась Конституция, в которой написано о «социально ориентированном государстве». Я хочу, чтобы не была до конца похерена отечественная культурная традиция, та же самая великая русская литература, которая работала, в частности, с религиозными сюжетами. Я хочу… Да мало ли чего я хочу. Все, чего я хочу, сейчас практически нет. Но и это не повод для отъезда.

Ближайшее будущее России предсказать несложно: у нас снова начнут покупать нефть, и мы (несколько городов в России) возвратимся в шоколадно-приторное состояние. Что же касается перспективы, то нам необходим ледяной душ. Я не знаю, когда он случится и с чем будет связан. Но тогда многое изменится. Из недр истеблишмента (который у нас почему-то называется элитой) выйдет очередной реформатор. А пока… Пока мы обязаны говорить о том, что нас волнует, писать то, что видим перед глазами, бороться против оскотинивания нации, оставаться людьми, человеками в не совсем человеческой ситуации. Это — моя утопия, и я стараюсь претворить ее в жизнь.

За что унижают русский народ?

В: За что унижают русский народ?

О: За нерентабельность.

Сейчас начнутся очень банальные рассуждения. Но надо же иногда называть вещи своими именами. После закрытия очередного журнала или недофинансирования очередного фильма, после очередного сопоставления зарплат хорошего и плохого учителя, после разговора с приятелем-врачом или с дачным соседом-инженером в очередной раз видишь эту картину во всей ее низменной неизменности, и тогда хочется уже что-то сделать, а делать нечего.