Я смотрю на дело так: природа дала человеку не больше, чем любому из других животных. Всё, что создано на земле, — вся культура создана и выработана трудом людей. Но это у нас не усваивается с достаточной широтой и глубиной, не усваивается философское, политическое, педагогическое значение этого факта. Отношение к истории культуры у нас таково же, как и у людей, которые веками привыкали жить чужим трудом и органически не понимают всепобеждающей силы, силы труда. Творческие, организующие качества и свойства человека организованы трудом. Вот это недостаточно усваивается и понимается. А в нашей стране, казалось бы, это должно быть понято особенно, потому что то, что делается человеческим трудом в нашей стране сейчас, — это же совершенно фантастично, сказочно. Мы не умеем охватить всей картины строительства. Мы не знаем, что делается где-то на Колыме, в Средней Азии, на островах Арктики — везде, где работает страшная созидающая сила, — страшная по своим размерам, по тем результатам, которые она даёт. Нас ненавидят. Нас ещё больше будут ненавидеть, потому что мы делаем страшное дело для тех, кому оно — гибель. (Аплодисменты.)
У нас какие-то нелады с действительностью. Надо её шире обнять, глубже понять! Надо глубже войти в неё.
Ведь как-никак, человек XVII века, русский крестьянин, соскочил со своего нищенского надела — это факт. А вот интеллектуальная часть народонаселения с нищенского надела ещё не соскочила. (Смех, аплодисменты.)
Это смешно, конечно, но я говорю не шутя, а серьёзно. Профессия в известной мере ограничивает человека. Правильно остроумное уподобление Кузьмы Пруткова: специалист подобен флюсу. Профессия — ограничивает. Профессионал ищет главным делом то, что может дополнить его собственное, расширить надел.
Нам, я думаю, следует наши наделы расширить. Наш советский писатель не может быть только писателем, не может быть только профессиональным литератором, это — живое лицо, живой, энергичный участник всего того, что творится в стране. (Аплодисменты.) Он работает буквально везде, это та самая пчела, которая собирает сок со всех цветов, создаёт мёд и воск. Он должен быть везде. Он должен быть вездесущим, всевидящим, ну и… всемогущим, но вот тут, пожалуй… (Смех.)
(Демьян Бедный: «всезнающим».)
Всепонимающим. Он должен быть эоловой арфой, которая всякое движение воспроизводит в хороших звуках.
В области так называемой умственной деятельности люди принуждены жить как-то единолично, работать также на маленьких наделах, нищенских наделах, и по закону конкуренции каждый, конечно, всемерно оберегает свой надел. Тут происходят разные неприятности.
Мне неоднократно приходилось указывать на ограниченность тематики дореволюционной русской литературы, дореволюционной буржуазной литературы, которая на самом деле ведь пропустила чрезвычайно много вне линии своей работы и вне своего понимания, — пропустила — хотя бы взять XIX век — пропустила то разбойничество как массовое явление, которое началось в стране после двенадцатого года, после Наполеоновских войн, и продолжалось почти до сороковых годов. Это явление у нас ещё не исследовано, мы не знаем старых архивов, мы не знаем вообще того, что делалось, — а судебные архивы того времени могли бы нам показать очень много. Например, разбойничьи шайки Верхнего Поволжья каким-то образом были знакомы с весьма отдалёнными от них идеями, которые когда-то проводили Болотников, Разин, Пугачев, в этом разбойничестве были элементы бунта социального. Разбойники соприкасались с сектантами поволжскими, уральскими, которые помогали им и наживались на них.
У нас упущен момент внедрения культуры путём всякого кнутобойства, штыка и т. д., например, картофельные бунты и целый ряд таких явлений, которые не должны были бы пройти мимо литературы, но прошли. Тут не условия цензуры царской мешали, а та тематическая ограниченность, которая была свойственна дореволюционной литературе.
Есть опасность, что и мы что-то пропустим, а этого нельзя пропускать. Нам предоставлены в распоряжение бесконечные возможности опыта. Критика должна особенно подчеркнуть этот факт, этот порок литературы. Но опять-таки для этого сами критики должны расширить свой житейский опыт, а это достигается, конечно, учёбой.
В резолюции вы слышали, что нам критиков надо было бы человек двадцать пять, следует создать такую группу, — пусть люди учатся год, пусть хорошо ознакомятся с историей литературы и проч. и т. д…
Нельзя забывать, что в нашей стране весьма много мелочей, которые являются признаками живучести мещанской, пошлой старины, и что живучесть этих мелочей совершенно поразительна. Вот не угодно ли сопоставить два списка песен, которые исполняются на эстрадах? Обращаю внимание на резкую разницу репертуаров 1931 и 1934 годов не в пользу последнего.