Читаем Статьи, выступления, письма полностью

Включая экзистенциалистов, единомышленников Ф. Фанона, европейскую и североамериканскую «новую левую», сторонников Манделл — среди троцкистов и, главное, «повстанческую левую» Латинской Америки (и Африки). .

231предисловие

ющихся, а иногда и организующихся» идей, которые сам он уподобил в известном письме (Ш. Беттельхейму) «хаосу на первый или второй день творения» (с. 559). Придать этому, к 1967 году—достаточно внутренне упорядоченному «хаосу идей» внешний облик, соответствующий хотя бы «пятому дню творения» Че не успел". И цельность—в глазах мира—его послания возникла уже как результат биографии Че, а не его теоретического творчества.

Общий же итог своих отношений с «философией практики» в «кубинские» годы Че Гевара подвел строчкой прощального письма (родителям). «Мой марксизм укоренился и очистился»—формулирует он единственную существенную разницу между собою 1956 — и 1965 гг.

Че и догмы

С учётом всего сказанного выше нет, думается, нужды возвращаться" к глубокомысленным суждениям о «дилетантизме» Гевары, о его «пренебрежении к теории», «склонности к демагогии» и т.п. Замечу—сугубо «в скобках»—что по своей натуре Че, конечно, был скорее «пропагандистом», чем «агитатором»; по общему правилу ему не очень нравилось выступать перед большими аудиториями и вообще там, где трудно было идти вглубь проблемы или вести дискуссию. И в этой связи хочется сказать немного об обвинениях Гевары в догматизме, повторении затертых и обветшавших лозунгов, непререкаемых истин, которые он напыщенно возвещает3...

Позволю себе длинную цитату—именно об этом «... В структуре мироощущения/ мировоззрения Че явственно проступают три слоя.

Ядро, жёсткий стержень ценностных ориентации; аксиом, не предполагающих «внутренней дискуссии» — с собой и своими. Такие категорические императивы, как внутренняя свобода и личная ответственность, «не брать, а давать», единство слова и дела, интер

Хотя его тексты 1965-1966 гг., включая «пражские тетради» (1966 г.— см. отрывки из них на с. ), над продолжением которых он работал на боливийских бивуаках, бесспорно были шагом в этом направлении. Во всяком случае—до знакомства с самими текстами Че. Именно таким—увы!—он предстал при своём единственном появлении на сцене отечественного театра (Вахтанговского) в 70-х годах.

241

национализм мысли и действия—и далее по киплинговскому «If». Убежденность в том, что капитализм—это строй эксплуатации, отчуждения, унижения достоинства личности и народов — и высшей экономической эффективности; в том, что революция—сознательное творчество масс, состоящих из личностей—представляет собою путь решения критических проблем человечества и т.п. Иными словами— все, что касалось конечной цели борьбы и своего места в этой борьбе.

Второй слой — это идеи в истинности которых сам Че был в данный момент совершенно уверен, которые он отстаивал в дискуссиях, но которые не представлялись ему аксиомами, нуждались в обсуждении и проверке — окончательной проверке—практикой. Которые он нередко сам же и ставил на обсуждение (концептуальные проблемы стратегии—путей революции и строительства новой жизни).

И, наконец, третий... Те суждения, которые были изначально открыты для обязательной дискуссии; «зоны эксперимента»; решения, по которым вердикт практики заведомо может оказаться негативным1. Но которые нельзя откладывать на снимающие сомнения завтра; нельзя, исходя из (не подлежащего обсуждению) чувства личной ответственности перед этим самым завтра.

В целом же теория, адекватно отражающая действительность (и альтернативные пути её развития), была для Че важнейшей целью поиска, а не уже готовым фундаментом (и каркасом), подлежащим систематическому освежению новым опытом. А путь к этой цели требовал постоянного мыслительного усилия и отсутствия шор.

Можно спорить о том, в какой мере подобная теоретическая (да и психологическая) открытость связана с особенностями индивидуального пути Эрнесто Гевары к марксизму2—или с чётким (и объявленным)3 осознанием неполноты своих знаний и незавершённости анализа и концепций, или вытекала из его убежденности в принципиальной невозможности адекватного представления об окружающем мире в рамках раз навсегда познанной и провозглашённой Г тем

Может оказаться, что «estoy comiendo mierda»—нередкая формулировка Че в этом контексте. См. выше.

О себе Че говорил как о «теоретике не из крупных» («по soy teorico n de gran talla»).

251 предисловие

менее—назначенной! истины... Но сам факт воинствующего и органичного антидогматизма Че несомненен: недаром ещё в 1962 г. он призывал молодёжь относится к классикам «со смесью почитания и непочтительности»1... И как всегда «проповедуя примером», Че критиковал не только конкретные ошибки Маркса-журналиста, но и решения им (и Лениным) некоторых коренных вопросов теории—и стратегии (социалистического строительства).

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Пикуль
Валентин Пикуль

Валентин Саввич Пикуль считал себя счастливым человеком: тринадцатилетним мальчишкой тушил «зажигалки» в блокадном Ленинграде — не помер от голода. Через год попал в Соловецкую школу юнг; в пятнадцать назначен командиром боевого поста на эсминце «Грозный». Прошел войну — не погиб. На Северном флоте стал на первые свои боевые вахты, которые и нес, но уже за письменным столом, всю жизнь, пока не упал на недо-писанную страницу главного своего романа — «Сталинград».Каким был Пикуль — человек, писатель, друг, — тепло и доверительно рассказывает его жена и соратница. На протяжении всей их совместной жизни она заносила наиболее интересные события и наблюдения в дневник, благодаря которому теперь можно прочитать, как создавались крупнейшие романы последнего десятилетия жизни писателя. Этим жизнеописание Валентина Пикуля и ценно.

Антонина Ильинична Пикуль

Биографии и Мемуары