Статистике вопреки

Наверное, моя горячая речь всё-таки возымела какой-то эффект, раз Лёха стал несколько раз в неделю стабильно появляться на парах, даже что-то решал и сдавал. Я же, наконец-то, приняла непростое решение не вмешиваться, всеми силами стараясь держаться Саши и Серёги. Орлов чудесным образом… принимал это, понимающе улыбаясь каждый раз, когда ловил мои оценивающие взгляды. Не сработали в этот раз мои манипуляции.

Конец первого курса я встречала в полной уверенности, что сумела справиться с ситуацией. Вроде как смирилась со всей той коррупцией, что пронизывала вуз как организацию. Не приняла, но для себя решила, что меня это касаться не должно: свой максимум из обучения я выжму, а дальше… жизнь покажет. Во-вторых, у меня появились друзья (ну или почти друзья — степень своей близости с ними я так и не смогла определить) и мой мир больше не был сосредоточен исключительно на одном Орлове.

Как обычно, всё изменилось неожиданно, по воле случая.

Была летняя сессия, на улице стояла ужасная жара, когда всем нормальным людям не хотелось вообще ничего. И даже я, порядком уставшая за этот длинный год, чувствовала себя выжатой как лимон. Засидевшись у отца в кабинете, я поздним вечером шла по коридору нашего корпуса. За углом велись разговоры — студенты досдавали долги для допуска к экзамену. Я улыбнулась, расслышав знакомые голоса — Саши и  Серёжи, и чуть ускорила шаг, рассчитывая на то, что смогу поехать вместе с парнями домой, нам же в одну сторону. Но собственная фамилия, небрежно брошенная кем-то, заставила меня замереть.

— Да, Петров, вы ж с Вознесенской дружите! — обратился к Сашке Даня Сурков — наш мажористый одногруппник, непонятно что забывший на матфаке. — Вы-то с Никифоровым чего тут чахнете? Что же она папочку-то за вас не попросила впрячься? Зря вы, что ли, её терпите?

Серёга громко хохотнул и… не возразил. Я остановилась, озадаченно сведя брови к переносице.

— Она вообще как, человек? — всё не унимался Сурков. — Или всё-таки робот-заучка?

Почти за восемнадцать лет своей жизни я привыкла к тому, что люди не всегда воспринимали меня так, как мне бы хотелось. Я даже и не обижалась толком никогда, считая, что я выше всего этого. Однако то, что мои “приятели” опять промолчали, больно кольнуло где-то в области груди. 

Повисло выжидательное молчание, которое неожиданно прервал Саша, туманно сообщив:

— От дружбы с дочкой декана есть свои плюсы.

— Правильно, Петров, одобряю! Я бы тоже не отказался. Связи решают всё, верно?!

Парни не ответили, зато к их беседе подключилась девочка из параллельной группы — Ксюша Игнатченко:

— Плохо дружите, значит. Она же фанатичка, таких развести не составит труда.

— Точно-точно, — тут же подхватил её Сурков. — Трахнули бы её, что ли. Осчастливили бы эту мышь церковную, глядишь, она для вас и старалась бы лучше.

Челюсть моя отвисла вниз. Уж с этого ракурса я сама себя никогда не воспринимала. Стало обидно.

— Страшно же представить, кто такую захочет!

— Да она просто застряла в своих двенадцати, — опять открыла рот Ксюша, — все эти хвостики да кардиганчики. Вот и гадай, то ли реальная монашка, то ли просто… мышь серая.

— Не притворяется, — заржав, вынес свой приговор Сурков. — Просто очередная бесполая ботаничка. А вы лучше прислушайтесь к тому, что вам умные люди говорят! Оприходавали бы давно уже её, — обратился Данил к Саше с Серёгой. — Совершили бы так называемый акт милосердия…

— Не собираюсь я с ней спать, — бесцветным голосом выдал кто-то из парней. То ли к счастью, то ли к сожалению.

— Вот видишь, — заржал радостный Сурков, — и у тебя на неё не встал. Да и ни у кого не встанет.

Слушать дальше я не стала, уж слишком мне противен был смех одногруппников, наполнивший пустой университетский коридор.

До дома я доехала в прострации. Услышанное никак не желало укладываться в моём сознании. Чувствуя себя оплёванной и униженной, я завалилась спать, впервые в жизни на следующий день опоздав на экзамен.

***

Лёшка обеспокоенно наворачивал круги перед входом в аудиторию, когда запыхавшаяся я появилась в поле его зрения.

— Вот ты где, — подпрыгнул друг. — Я уже переживать начал.

— Что, списать было не у кого? — ощетинилась я, за один вечер умудрившись потерять веру ко всем.

Орлов непонимающе склонил голову и во все глаза посмотрел на меня.

— Что случилось?

— Ничего.

Я попыталась проскользнуть в кабинет, но он не пустил, преградив путь. 

— Аль?

— Надоело! Надоело! — вдруг взорвалась я. — Надоело, что всем от меня нужно только одно! За лекциями — ко мне, за расчётами — тоже, что-то непонятно: "Альбина, объясни!". Решайте теперь всё сами, выгребайте как хотите!

Лёха, не привыкший к моей эмоциональности, порядком опешил, а я, воспользовавшись моментом, прорвалась таки на экзамен.

К концу того дня я знала две вещи: 1) Орлов сдал экзамен сам, ещё до моего прихода; 2) я ни черта не смыслила в людях.

Родителей вновь не было дома, в последнее время они всё чаще уезжали к тётке в деревню. Вечер провела перед зеркалом, пристально разглядывая себя со всех сторон и пытаясь найти ответ на вопрос: “Так кто же я такая?”.