Статский советник

Как предлагала Игла, поделить между шестью курьерами? Это возможно. Но вероятнее всего, Жюли и Игла проскочат, а остальные четверо — нет. Молодые мужчины у филеров на первом подозрении. Терять две трети денег, да еще отдавать четверых товарищей — слишком большая цена за двести тысяч.

Послать только женщин, каждую с сотней тысяч, а остальные деньги пока задержать? Возможно, но тоже рискованно. Слишком много неаккуратностей вышло за последние дни. Самая худшая — Рахмет. Наверняка дал охранникам полное описание членов группы, а заодно и Иглы.

Как найти Иглу, Рахмет не знал, но несомненно выдал приват-доцента с Остоженки. Аронзон — еще одна неаккуратность. Через него Охранка может выйти на Иглу.

И еще Арсений Зимин. Труп из Сомовского тупика, конечно, уже опознан. Прослеживают связи и знакомства убитого, рано или поздно что-нибудь зацепят.

Нет, группа должна быть налегке, без груза.

Значит, от денег необходимо поскорей избавиться.

Трудная задача еще больше осложнялась тем, что нужно было отлежаться, восстановить силы. Прислушавшись к себе, Грин пришел к заключению, что сегодня к полноценному действию не приспособлен. После стычки с Козырем организм давал понять, что нуждается в поправке, а своему телу Грин привык доверять. Знал, что лишнего оно не потребует, и раз уж хочет передышки, значит, не может без нее обойтись. Если не придать значения, станет хуже. Если же подчиниться, организм придет в норму быстро. Лекарства не понадобятся, только полный покой и самодисциплина. Полежать без движения день, а лучше два, и сломанное ребро схватится, швы затянутся, отбитые мышцы восстановят упругость.

Шесть лет назад во Владимире Грин бежал с этапа. Выломал решетку вагона, спрыгнул на рельсы, да неудачно — прямо перед часовым. Получил удар штыком под лопатку. Уходя от погони, петлял меж путей и составов, спина была мокрой от крови. Наконец затаился на складе, среди огромных тюков с овчинами. Выбраться было нельзя — беглеца повсюду искали. Оставаться тоже было нельзя — тюки начали грузить в поезд, их оставалось все меньше и меньше. Распорол один, забрался внутрь, между пахучих и мокрых шкур — видно, нарочно намочили для большего веса. Лишней тяжести из-за этого было незаметно. Грузчики подцепили здоровенный тюк крюками, проволокли по настилу. Снаружи вагон запечатали, и поезд тихонько покатил на запад, мимо оцепления, мимо патрулей. Кому придет в голову проверять запломбированный вагон? Состав шел до Москвы медленно, шесть суток. Грин утолял жажду тем, что сосал волглую, трудно подсыхающую шерсть, а есть совсем не ел, потому что было нечего. Но не ослабел, а наоборот окреп, так как двадцать четыре часа в сутки направлял волю на латание организма. Пища для этого оказалась не нужна. Когда в Москве на сортировке вагон распломбировали, Грин спрыгнул на землю и спокойно прошел к выходу мимо похмельных, равнодушных грузчиков. Остановить его никто не пытался. Когда добрался до партийного доктора и показал рану на спине, тот поразился — дыра зарубцевалась сама собой.

От давнего воспоминания пришло решение.

Всё получится просто, только бы Лобастов согласился.

Должен согласиться. Уже знает, что БГ управилась без его помощи. Про Сверчинского тоже знает. Поостережется отказывать.

Было и еще одно соображение, пока непроверенное. Уж не Тимофей ли Григорьевич и есть таинственный корреспондент ТГ? Очень вероятно. Хитер, осторожен и жаден до чужих секретов. Не с одним дном человек, ведет свою игру, а какую — только он один и знает.

Если так, то тем более поможет.

Тихо, чтобы не потревожить Снегиря, разбудил Емелю. Вполголоса разъяснил ему поручение — коротко, потому что он хоть по виду и увалень, а схватывает на лету.

Емеля молча оделся, пригладил пятерней светлые волосы, нацепил картуз. Посмотреть — взгляд не остановится. Обыкновенный фабричный, у Лобастова на мануфактуре таких тысячи.

Вывел из сарая лошадь, покидал в сани мешки, сверху небрежно набросил рогожу и покатил по свежему снегу через пустырь, к темным пакгаузам.

Теперь ждать.

Грин неподвижно сидел у окна, считал удары сердца, и чувствовал, как, покалывая иголками, сходится разрезанная плоть, как сцепляется костяной разлом, как тянутся друг к другу клеточки новой кожи.

В половине восьмого во двор вышел хозяин-обходчик Матвей. Единственную комнату своей будки он уступил гостям, сам спал на сеновале. Угрюмый, неразговорчивый мужик, Грину такие нравились. Ни одного вопроса не задал. Раз прислала людей партия — значит, надо. Раз не объясняют зачем — значит, не положено. Матвей зачерпнул снега, протер лицо и развалисто зашагал в сторону депо, помахивая котомкой с инструментом.

Снегирь проснулся вскоре после десяти.

Не вскочил, как обычно, свежий и жизнерадостный, а медленно поднялся, взглянул на Грина и не произнес ни слова. Пошел умываться.

Ничего не поделаешь. Мальчика больше нет, есть член БГ. Цвет у Снегиря со вчерашнего дня неуловимо переменился: уже не нежно-персиковый — гуще и строже.

А к полудню проблема была решена.