Статский советник

– Вы, господин Фандорин, производите впечатление умного, зрелого человека. Неужто вы, подобно вчерашнему розовощекому офицерику, не понимаете, что нам сейчас не до чистоплюйства? Вы разве не видите, что идет самая настоящая война?

– Вижу. Конечно, вижу, – горячо сказал статский советник. – Но и на войне есть правила. А за шпионаж с использованием вероломства на войне принято вешать.

– Это не та война, в которой применимы правила, – с не меньшей убежденностью возразил князь. – Воюют не две европейские державы. Нет, Эраст Петрович. Идет дикая, исконная война порядка с хаосом, Запада с Востоком, христианского рыцарства с мамаевой ордой. На этой войне не высылают парламентеров, не подписывают конвенций, не отпускают под честное слово. Здесь воюют по всей безжалостной азиатской науке с заливанием раскаленного свинца в глотку, сдиранием кожи и избиением младенцев. Про то, как облили серной кислотой агента Шверубовича, слыхали? А про убийство генерала фон Гейнкеля? Подорвали весь дом, а в нем кроме самого генерала – кстати говоря, изрядного мерзавца – жена, трое детей, слуги. Выжила только младшая девочка, семи лет, ее выбросило взрывной волной с балкона. Переломило позвоночник и размозжило ножку, так что пришлось отрезать. Как вам такая война?

– И вы, охранитель общества, готовы воевать на подобных условиях? Отвечать теми же методами? – потрясенно спросил Фандорин.

– А что, прикажете капитулировать? Чтобы взбесившиеся толпы жгли дома и поднимали на вилы лучших людей России? Чтобы доморощенные Робеспьеры залили города кровью? Чтобы наша держава стала пугалом для человечества и откатилась на триста лет назад? Я, Эраст Петрович, не люблю патетики, но скажу вам так. Мы – тонкий заслон, сдерживающий злобную, тупую стихию. Прорвет она заслон, и ничто ее уже не остановит. За нами никого нет. Только дамы в шляпках, старухи в чепцах, тургеневские барышни да дети в матросках – маленький, пристойный мир, который возник на скифских просторах менее ста лет назад благодаря прекраснодушию Александра Благословенного.

Князь прервал страстную речь, очевидно, сам смущенный своей вспышкой, и внезапно сменил предмет:

– Кстати уж о методах… Эраст Петрович, дорогой, Зачем же вы мне в постель гермафродита подложили?

Фандорин решил, что недослышал:

– Простите, что?

– Ничего особенного, милая шутка. Вчера вечером, отужинав в ресторане, возвращаюсь к себе в номер. Вхожу в спальню – боже, какой сюрприз! В постели лежит очаровательная дама, в совершеннейшем неглиже, над одеялом виден премилый обнаженный бюст. Начинаю ее выпроваживать – она подниматься не желает. А минуту спустя форменное вторжение: пристав, городовые, и портье фальшивым голосом кричит: «У нас приличное заведение!» А из коридора, смотрю, уж и репортер лезет, и даже с фотографом. Дальше еще интересней. Выскакивает моя гостья из постели – батюшки-светы, в жизни такого не видывал! Полнейший ассортимент половых признаков. Оказывается, известная на Москве личность, некий господин – или некая госпожа – по прозвищу Коко. Пользуется популярностью в кругу гурманов, предпочитающих неординарные развлечения. Отлично задумано, Эраст Петрович, браво. Никак от вас не ожидал. Выставить меня в смешном и неприличном свете – самое лучшее средство, чтобы вернуть себе контроль над расследованием. Государь от слуг престола непотребства не терпит. Прощай, флигель-адъютантский вензель, и карьера тоже прощай. – Глеб Георгиевич изобразил восхищение. – Замысел превосходный, однако ведь и я не первый день на свете живу. При случае сам подобными кунштюками преотлично пользоваться умею, в чем вы могли убедиться на примере нашего Рахмета-Гвидона. Жизнь, милейший Эраст Петрович, научила меня осторожности. Покидая номер, я всегда оставляю на двери невидимый знак, а прислуге в мое отсутствие входить строжайше запрещаю. Посмотрел я на дверь – ба, волосок-то оборван! В двух соседних номерах мои люди живут, из Петербурга с собой привез. Кликнул их, и к себе вошел не один, а при сопровождении. Увидал ваш пристав этих серьезных господ с револьверами наизготовку и пришел в смущение. Схватил диковинное создание за волоса и молчком вытащил за дверь, заодно и газетчиков уволок. Но ничего, портье остался, некто Тельпугов, и уж он-то со мной был вполне откровенен. Разъяснил, что за Коко такое. И про то, как господа полицейские велели наготове быть, тоже рассказал. Вот видите, на какую вы оказались способны предприимчивость, а еще мои методы осуждаете.

– Я ничего об этом не знал! – возмущенно вскричал Эраст Петрович и тут же покраснел – вспомнил, что Сверчинский вчера бормотал что-то про Коко. Так вот что имел в виду Станислав Филиппович, когда собирался выставить заезжего ревизора всеобщим посмешищем…