Статус документа: Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство?

Такой документ, составленный по предсказуемым формальным правилам, хотя и не адресуется напрямую больному, может стать для него переводчиком, медиумом, медийной средой (тем более по контрасту с традиционным амплуа неразговорчивого доктора, дающего пациенту указания, но не объяснения), помогая освоиться в ситуации нездоровья и найти внутри этой ситуации собеседников, соучастников, сообщников. Пользователи многочисленных медицинских форумов активно воспроизводят бланки с результатами всевозможных обследований, нередко путаясь в аббревиатурах, цифрах и единицах измерения, чтобы получить в ответ консультацию экспертов и отзывы других больных. В этом коммуникативном режиме документация — не только способ овладеть языком болезни, но, в конечном счете, — болезнь как таковая, ее наиболее точное выражение. Заключая в себе информацию, достаточную (по мнению инициаторов подобных онлайн-бесед) для постановки диагноза, воспроизводя (как предполагается) едва ли не полный набор симптомов, свидетельствующих о недуге, документ становится репрезентантом больного тела, его бумажной тенью, особым, вынесенным вовне измерением телесности, концентрирующим в себе свойства болезни, отвечающим за болезнь.

Медицинский документ выявляет и объективирует тот образ тела, который хочется кому-то передоверить и с кем-то разделить. Здоровый человек часто затрудняется сказать, с какой стороны у него расположена печень, а с какой — селезенка, путает желчный пузырь с поджелудочной железой, ничего не знает о микроорганизмах, обитающих на его слизистых оболочках. Больной не просто заново, в иных категориях узнает и переоценивает свое тело, но приобщается к своеобразной коллективной телесности — документально запечатленное знание о том, какими должны быть симптомы той или иной болезни, в каких количественных показателях (уровень лейкоцитов в крови или белка в моче) она должна измеряться, как при этом должны выглядеть те или иные внутренние органы, способствует самоотождествлению с универсальным, обобщенным образом заболевшего; в некотором смысле, обсуждая общую болезнь и, особенно, погружаясь в вышеописанную медийную среду, участники коммуникации приобретают общие симптомы, общие органы, общую (и уже не вполне принадлежащую каждому из них) телесность.

Документ, наделяемый подобной медийной функцией, обеспечивает больному сближение с другими и разотождествление с собой, возможность отстраненного взгляда на собственные внутренности, пораженные недугом. Говоря короче, документ здесь прежде всего посредник между человеком и его болью, а в самых серьезных случаях — между человеком и его отношением к жизни и смерти.

Сопровождая — а в социальном плане и конструируя — события рождения и умирания, медицинский документ не просто свидетельствует о них (для этой цели есть специальная документация), не просто претендует быть пропуском в мир живых и мир мертвых. Он волюнтаристским образом встраивает в экзистенциальный опыт проблематику телесной патологии, навязывая восприятие человеческого тела как ненадежного и неустойчивого барьера между жизнью и смертью.

На вопрос, почему медицинскому документу удается проникать в столь значимые сферы опыта, несложно ответить, обладая самыми общими представлениями о месте болезни в современном мире (более глубокое и детальное владение темой, конечно, существенно затруднило бы задачу).

С одной стороны, современная культура декларирует отказ от идеи болезни-наказания и эмансипацию от виноватого чувства причастности к произошедшему, от ответственности за нездоровье: болезнь — иррациональная, непредсказуемая стихия, она не выбирает больного и в этом смысле универсальна — в любой момент может поразить каждого (собственно, самые известные пародийные образы болезни как поля для коммуникации, болезни «общей», «коллективной», универсальной настолько, что легко отождествиться с чужими симптомами, болезни, в равной мере одолевающей и вора, и его жертву, появляются фактически одновременно с массовым обществом — в одном из эпизодов «Троих в лодке» Джерома К. Джерома и в «Родственных душах» О. Генри).

С другой стороны, согласно чуть менее декларативному взгляду, болезнь — крайне нежелательное, почти недопустимое отступление от культурной нормы (даром что культурная норма при этом часто принимается и выдается за биологическую), а больной в сущности именно наказан, однако не столько за урон, нанесенный собственной душе, сколько за неправильное обращение с собственным телом.