Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга

Если раньше мы принадлежали своему племени, то теперь стали принадлежать сами себе. Каждый стал ценен, у индивидов появились права. Из этого неизбежно следовало радикальное, новое для своего времени правило: в великие игры следует играть, не признавая границ классов, рас, пола или сексуальной идентичности. От борьбы за эту возможность до сих пор зависит повседневная жизнь миллионов, их истории о несправедливости часто доминируют в современных сетях сплетен – традиционных и социальных медиа. Среди этой борьбы, наполненной тревогой и гневом, очень просто утратить понимание, до какой степени изменились наши базовые понятия о справедливости. Философ эпохи Просвещения Дэвид Юм критиковал рабство, но тем не менее написал в 1754 году: «Я склонен считать, что негры и вообще другие расы (ведь существует четыре или пять различных рас) по природе ниже белых». В 1879 году один из пионеров социальной психологии Гюстав Лебон писал: «Мозг огромного количества женщин гораздо ближе по размерам к мозгу горилл, чем к мозгу мужчин <…> Несомненно, есть несколько выдающихся женщин, значительно превосходящих среднего мужчину. Но это так же за пределами нормы, как рождение какого-нибудь чудовища, например гориллы с двумя головами».

Сегодня такие взгляды не просто возмутительны – они табуированы. Даже реакционеры, которые их придерживаются, понимают: публично озвучить такие убеждения на Западе означает нарушить сакральные правила, а следовательно, они рискуют потерять работу, подвергнуться наказанию, публичному унижению и, возможно, даже физическому нападению. Но совсем недавно такие глубоко шовинистические концепции были общепринятыми, и с ними соглашались многие мировые умы. Стараясь объяснить игру жизни, мозг рассказывает упрощенную, часто удобную историю о том, почему все устроено именно так, а не иначе. Такие интеллектуалы, как Юм и Лебон, жили в мире, где существовал надежный рейтинг полов и рас. Они сплетали иллюзию о том, как добиться статуса, вокруг существующей иерархии, которая предполагала превосходство белого человека. Они не могли знать, как знаем сегодня мы, что западноевропейская культура была не результатом врожденного превосходства или даже сознательного планирования, а просто удачей, счастливым совпадением и стечением обстоятельств; они еще не успели осознать, что повсеместное угнетение женщин является не единственно возможной моделью мироустройства, а огромной исторической несправедливостью.

Но изменение правил, из-за которого возникла культура западной игры успеха, быстро трансформировало то, как мы воспринимаем друг друга и принцип честной игры. К концу XVIII столетия на Западе обрела популярность дискуссия о «правах человека», а частота упоминаний в печатных изданиях слова «права» возросла за 1780-е и 1790-е в четыре раза. Тот же период ознаменовался серией правовых реформ, которые доказывают, что вера в ценность отдельной личности росла. Постепенно выходили из обихода пытки, с 1754 по 1788 год их вовсе отменили некоторые европейские государства, в том числе Пруссия, Швеция, Богемия и Франция, а американский физиолог Бенджамин Раш писал в 1787 году, что даже у преступников «есть души и тела, состоящие из тех же веществ, что и у наших друзей». Публичные казни в Великобритании когда-то собирали огромные кричащие толпы; очевидцы, присутствовавшие в Лондоне при повешениях, говорили о «самых потрясающих сценах пьянства и дебоширства» и «беспощадном разгуле <…> криках, смехе, забрасывании друг друга снежками». В 1868 году Парламент запретил публичные казни. Всего лишь восьмьюдесятью годами ранее было запрещено сжигать женщин у позорного столба.

По мнению историка профессора Линн Хант, причиной такого сдвига сознания стали глубокие изменения в том, как мы видели каждого отдельного игрока: «Поскольку боль, да и само тело принадлежали теперь только отдельному человеку, а не сообществу, человека больше нельзя было приносить в жертву ни во благо общества, ни во имя веры». Жестокие практики, такие как пытки и публичные казни, начали исчезать, потому что «распалась традиционная концепция боли и личности и на смену ей постепенно пришла новая, согласно которой люди владели своими телами, имели право на самостоятельность и телесную неприкосновенность и признавали право других людей на те же страсти, чувства и симпатии, что испытывали сами».