Статус: все сложно

Но Глеб тоже неплохой актер. И я знаю, что это игра. Его задела я, задел Мистер М и его поведение. Мне кажется, ему неприятно было увидеть меня в обществе другого мужчины. Не Миши, молодого и симпатичного парня за столиком в кафе. А мужчины, красивого, статного. Мы сидели с ним за столом и улыбались, шутили. Я рассказывала ему смешную историю из детства, а Максим смотрел на меня по-доброму с теплыми лучами и просто улыбался. Мы знаем, что между нами ничего нет и не будет. Но этого не знает Глеб.

Максим только ухмыляется. Он знает про игру, он ее видит.

– Глеб Навицкий, – решает представиться, а я делаю первый осознанный выдох.

– Неплохая кухня здесь, да, Мил? Только в прошлый раз мясо было вкусней. Помнишь, ты хотела еще добавку? – Хочется стукнуть его и спросить, что он делает?

– Хорошо, что не заказала, – Глеб отвечает Максиму и смотрит ему в глаза, но его реплика обращена ко мне, – Чревоугодие, знаешь ли, грех, балеринка.

– Балеринка, хм, – Максим так же всматривается в Глеба и изучает. Уверена, сделал какие-то выводы. И теперь надеюсь, что он оставит их при себе.

Мистер М улыбается, будто узнал что-то важное, но секретное, и с такой же загадкой смотрит на меня. А Глеб все та же скала, готовая обрушиться от первого громового раската.

– Ты со мной? – Максим обращается ко мне, я отрицательно машу головой.

Я остаюсь с Глебом, потому что хочу получить свой раунд и свои ответы на вопросы.

И Мистер М, попрощавшись, уезжает. Я выдыхаю. Мне всегда жалко разъезжаться, потому что общаться с Максимом мне нравится. Он интересный собеседник и мудрый человек. Но сейчас я рада. Напряжение в воздухе такое, что я его вижу и чувствую. Проведи рукой и начнет покалывать подушечки пальцев.

– И кто это был?

– Тебе есть дело? – хочется признаний, что Глебу не все равно.

Он просто отворачивается. Будто если сознается, то будет выглядеть слабым. Для него показать и рассказать о чувствах – слабость?

– Нет, но мне он не нравится.

– Главное, чтобы нравился мне.

Глеб резко разворачивается в мою сторону и приближается. Наши глаза близко, наши губы близко. Один воздух на двоих, что все наше напряжение можно пить. Оно горькое и вязкое.

– А ты та еще шлюшка, шоколадка. То сгущенка, то этот тип!

Я понимаю, что влепила ему пощечину только тогда, когда рука загорелась. Кожа на ладони горела и пылала. У Глеба место удара покраснело, я вижу отпечаток своей руки. И мне стало стыдно, что не сдержалась. А Глеб стоит и улыбается, словно ничего не было. Потирает щеку и начинает заливисто смеяться. А в меня будто вселяется бес. Он только что меня оскорбил, и я ударила его. Он должен злиться, гневаться, а он… смеется. Это неправильно. Моя модель поведения сломалась. Как теперь себя вести и что говорить? Что вообще происходит? Теряюсь. Почему с ним не может быть ровно и спокойно? Обязательно меня швыряет из стороны в сторону. От одной эмоции к диаметрально противоположной, как в горах.

– Почему ты мне так и не позвонил? – голос тихий, но уверенный. – Ни разу за эти четыре года. Ты ждал меня, но сам так и не взял телефон в руку, чтобы набрать мой номер и услышать меня. Ты просто трус, Глеб Навицкий.

– Значит, все-таки играем, – улыбки на лице уже нет, смех тоже прекратился.

– Да.

Глеб снова подходит к своей машине и облокачивается на капот. Ровно та поза, в которой я его и увидела.

– Почему я не позвонил… Честно, Мила, я и сам не могу ответить на этот вопрос. Ты, наверное, права, я трус, – он смотрел перед собой и никуда не отводил взгляд, словно вспоминал те дни и месяцы, – я тебе говорил тогда, у озера, что первые дни я не помню. Точнее, они слились для меня в один длинный и серый день. Я ничего не чувствовал. Словно меня лишили этого. Было странное ощущение. Мне казалось, я даже не ощущаю боли. Я как-то сидел вечером в зале. Было уже темно, а я даже не хотел вставать и включать свет. Был дома один, как всегда, – он ухмыльнулся грустно.

Мне захотелось подойти и обнять его. Он был таким же одиноким, как и я в Париже. А потом набираюсь смелости и правда делаю эти два маленьких шага, чтобы встать рядом и взять его руку. Она горячая, как тогда, четыре года назад. Но сейчас кажется сильнее и почему-то больше. Глеб не вырывает ее, а только крепче сжимает мою. По телу проносится тепло. И маленькие лучики счастья.

– Не знаю почему, но мне так захотелось раздавить этот бокал в руке. Там на дне еще плескалась пара капель виски. Марат его так и не попробовал. Я ему обещал, что на его день рождения обязательно принесу бутылку коллекционного. Стащил бы у отца и принес. Тот бокал я раздавил в своих руках. Осколки были крупными, хотя я думал, разлетится все на мелкие осколки, как песок. Но нет. Один так и остался в моей руке, – он забрал свою правую руку, чтобы развернуть ее внутренней стороной и показать небольшой шрам. Я почувствовала его, когда держала за руку. У него тоже были свои отметины, которые говорят о наших ошибках. – Но я не чувствовал ничего. Боли не было. Кровь капала на белый ковер, а все, о чем я думал, что маму это расстроит, – снова грустная улыбка.