Статус: все сложно

Я кладу голову ему на плечо и закрываю глаза. Передо мной тот парень, молодой Глеб, как он сидит в кресле, прикрыв глаза, а в руках у него бокал с толстыми стенками и карамельной жидкостью на дней. Он грустный и одинокий, никому не нужный. Мое чувство вины сейчас взметнулось до небес.

Глеб позволяет мне положить голову на плечо, а потом снова берет мою ладонь. Он разглядывает ее, внимательно так, изучает.

– Я не помню, сколько недель я провел в таком состоянии. Меня только изредка проверяли, приносили поесть. Представляешь, я даже не чувствовал вкуса еды, – Глеб поворачивает голову в мою сторону, что наши губы стали непозволительно близко. Я борюсь с желанием докоснуться до них. И отчего-то знаю, что Глеб чувствует тоже самое. Его взгляд то и дело опускается на них. – Мне казалось, в том году весь май был таким: серым, сизым, бесцветным, холодным. Злым! А потом я решил встретиться с Лилей. Я как-то внезапно о ней вспомнил. На похоронах она стояла отдельно от всех, вдалеке. На ней был тонкий серый плащ, хотя погодка была жуть: ледяной ветер, дождь, промозгло и холодно. И ботиночки ее еще… Так и стояли перед глазами. Я встретился с ней, мы поговорили. И… – Глеб замолчал и как-то внимательно посмотрел на меня, словно решал, стоит ли рассказывать дальше. – Я забросил гонки, когда понял, что… ну, это уже неважно.

– Мне важно все, Глеб, – умоляюще смотрю на него.

– Нет, балеринка. Это уже будет следующий раунд, – хитро подмигнул мне.

– Наверное, в таком подвешенном состоянии я и прожил полгода. Более менее очнулся, когда пошел сильный дождь за окном. Я проснулся от этого звука. Так громко стучал по крыше, что даже как-то страшно стало. Посмотрел в окно, а деревья уже голые, представляешь? – В голосе шутливые нотки, он хочет показать мне, что все в прошлом, и, вспоминая это, уже не чувствует ту печаль и одиночество. Только это не так. Он может играть с кем угодно, даже с Ритой. Но не со мной. – Отец тогда зашел ко мне в комнату, он, кстати, стал стучаться, и удивился, что больше я не в мятой футболке и недельных штанах. Да, осенью я понял, что хочу двигаться дальше. Марат был всегда веселым, я не помню, чтобы он грустил. Мог разозлиться, выругаться, но почему-то потом всегда улыбался. Значит, и я смогу. Смог, наверное.

– А Рита?

– Что Рита?

– Когда… когда ты встретил ее?

– Это было случайно. Просто в кофейне. Я заказывал кофе на вынос, а она сидела за столиком. Первая меня позвала. Так мы начали общаться.

О Рите я не знала ничего, кроме того, что Глеб с ней встречается. Даже не знала какая она. Только на той фотографии, сделанной украдкой Зойкой, я увидела ее впервые. Это странно, но на нее мне было плевать. В тот момент я просто поняла, что Глеб живет дальше. Ему, возможно, хорошо, и он счастлив. Наконец-то.

– Она красивая? – странный вопрос, который прозвучал из моих уст.

Глеб засмеялся. И по-доброму посмотрел на меня. Между нами больше нет напряжения.

– Ты ревнуешь, балеринка? – хитрый прищур и темные глаза выпытывают ответы. Взгляд не отвожу.

– Возможно.

Он только как-то странно на меня посмотрел, и мне показалось, что хочет что-то сказать. Но так и не сказал.

– И что, ни разу даже не возникла мысль набрать меня? Просто узнать, как я там? Что со мной? Жива ли вообще?

– Была. Не раз. Много раз я об этом думал. Даже брал телефон, чтобы уже набрать. Но не решился. Ты спрашиваешь почему? Я тебе уже ответил, Мила. Я просто оказался трусом. Мне казалось, что так будет легче, спокойнее. Мне хотелось этого спокойствия и тишины. С тобой же такого точно не могло быть.

– Почему?

– Ты же… черт, ты эмоциональная и нестабильная. Никогда не знаешь, куда тебя занесет. Я не понимал, это от того, что ты у меня такая творческая личность, или всю свою жизнь ты запрещала показывать свои эмоции и истинные желания? Хотя неправильно выразился, не ты себе запрещала, а родители тебе запрещали. И я не уверен, правильно ли бы ты меня поняла тогда, выскажи я тебе все это. Обиделась? Ударила? Сбежала? Плюнула? Что бы ты сделала?

– Может, просто обняла бы, м?

Мы смотрим друг на друга, и, кажется, с каждым нашим словом обида друг на друга куда-то улетучивается, исчезает. Хорошо ли помнить обиду? Важна ли она? Или можно просто спокойно ее отпустить и идти дальше? А когда это случится, что станет с нами?

Сейчас мне тоже хочется его обнять. Сдерживаюсь из последних сил. Его аромат повсюду, я ощущаю его даже на своей коже. Любимый, но тяжелый. Как и сам Глеб.

Две слезинки скатываются по щеке. Я даже не заметила их. Может, так выходит обида. Глеб большим пальцем вытирает их, но руку убирать не спешит. Мы смотрим глаза в глаза. И почему-то улыбаемся. Тонкий момент, легкий. Стоит подуть, и все исчезнет. А мне не хочется этого.

Глеб опускает голову и губами касается моей шеи. Обжигает. Слышу шумный вдох, пока моя рука проходит по его волосам, слегка взъерошивая и оттягивая. Он никогда так не любил, но сейчас ни слова мне не сказал.

– Нет, все та же шоколадка.

– Нравится?