Статус: все сложно

— И я не собираюсь казнить тебя, Алиса, потому что сам натворил слишком много грязного и неправильного. Того, что невозможно ни оправдать, ни простить. — Он замолчал на мгновение и, прислушиваясь к встревоженному стуку собственного сердца, добавил:

— Но я люблю тебя, — слова, которые он произносил впервые в жизни, дались неожиданно легко. — Люблю и теперь понимаю, что для меня тоже все было предопределено с того самого момента, как я подцепил тебя в баре, думая, что ты станешь всего лишь ещё одним приятным развлечением, но вскоре обнаружил, что ты обернулась для меня сводящим с ума наваждением. Рядом с тобой у меня всегда напрочь отшибало мозги. Это не оправдание, а лишь констатация факта. — Марк издал ироничный смешок и чуть отодвинулся, чтобы снова посмотреть Алисе в лицо. — Прежде чем я затащу тебя в отель и устрою повторение нашего знакомства в трехкратном объеме, я хочу, чтобы между нами не осталось никаких недоговоренностей. Хочу, чтобы мы обсудили прошлое и похоронили его здесь же, в водах Влтавы. Уверен, что у тебя накопилось немало вопросов и будет справедливо, если ты получишь на них ответы. А потом… — Марк склонился к ней, дразняще прикусил ее губу, поласкал языком место укуса и с глухим стоном отстранившись, закончил: — А потом я сделаю все, чтобы и впредь тебе даже на ум не пришло ни выбирать, ни сравнивать.

Сначала ей хотелось возмутиться. Сказать, что это вполне в стиле Марка Беккера — не дочитать, сделать свои выводы и пропасть, оставив ей ощущение, что его никогда и не было в её жизни. И что он — всего лишь выдумка, самая яркая из тех, на которые она была способна. Но достаточно было всего лишь чувствовать его рядом. Близко. Невыносимо до такой степени, что это казалось иллюзией.

Алиса хотела что-то ответить, сказать ему, насколько он ошибался, но она не могла. Что значит произнесённое слово в сравнении со страхом разрушить всё то, чего она так жаждала с тех пор, как поняла — Марк Беккер не просто проходной эпизод её жизни, о котором она забудет по щелчку пальцев? Он — особенный. Порождающий в ней столько противоречивых эмоций, что от них голова шла кругом, но неизменно желанный.

А потом он сказал одно слово. Пять букв — люблю. И всё стало неважным. Даже то, за что так отчаянно ругала себя, и что хотела бы исправить. Всё вообще стало неважным. Ни влажный воздух Праги, ни перекаты волн, там, в чернильной мгле под мостом. Ни сомнения и страхи. Всё казалось призрачным, словно таяло в пространстве вместе со взвесью дымки тумана.

И то, что Марк делал, не оставляло ей ни единого шанса передумать в попытке отвоевать себе порцию эфемерной гордости. Да и не хотела она этого шанса.

Алиса наконец сделала то, чего так желала с тех самых пор, как поняла, что перед ней — Марк. Обняла его за шею, невесомо проводя пальцами по его затылку. Прикоснулась губами к его губам. Осторожно, словно чего-то опасалась. И выдохнула, борясь с искушением почувствовать по-настоящему жадный поцелуй:

— О, у меня к тебе множество вопросов. Самых разных. Например… — Она всё же не удержалась. Прикусила его губу в ответ, тут же зализывая укус языком. — Например: «Как ты нашёл меня в сети?». Знаю, это самый глупый вопрос из всех, и он меня волнует в последнюю очередь. Гораздо больше хочется узнать, почему ты скрывался за таким смешным ником? А ещё… сколько женщин успело перебывать в твоей постели, когда мы с тобой были не вместе? Последнее, правда, и самой мне кажется ужасно бредовым. Но ты должен знать, что я безумно ревнива. А ещё… — Алиса сделала вид, что задумалась, хотя её и переполняло желанием вновь поцеловать Марка, стащить с него чёртову одежду и ощутить жар его кожи под пальцами. — А ещё я хочу задать главный вопрос: когда ты уже пошлёшь все условности и увезёшь меня в отель, как это сделал бы Джеффри, если бы дело касалось Эмили? Я хочу тебя, Марк. Безумно.

Алиса теперь и сама прижалась к нему, хотя расстояния между нею и Марком не осталось вовсе, и повторила, прежде чем поцеловать его горячо, жадно и влажно:

— Я очень тебя хочу.

По телу Марка пробежала дрожь, когда пальцы Алисы коснулись его шеи уже почти забытым, но таким желанным жестом. И ее губы — как ожог на его губах, как клеймо, которое не стереть. Да он этого и не хотел. Он едва сумел подавить в себе порыв послать к чертям все вопросы и все ответы, и сделать то, чего так желал рядом с ней всегда — пробраться сквозь слои одежды к телу, что свело его с ума единожды и окончательно. Ощущая, как откликается все его существо на близость этой женщины, он едва понимал, о чем она его спрашивает, не в состоянии отвезти глаз от пухлых губ, с которых срывались слова, уже не нужные, похоже, ни ей, ни ему. Имело значение только желание, бившееся в крови. Только жажда, обострявшаяся с каждым новом вдохом. Только она, медленно делающая все, что он захочет. Или быстро. Потому что он уже находился на грани.