Ставка больше, чем фильм. Советская разведка на экране и в жизни

«Всю натуру снимали на Кубе, — рассказывал мне Юрий Мефодьевич, — и, представьте, в съёмочный процесс «вмешалась» настоящая политика — в соседней Гренаде произошел военный переворот. В Гаване народ вышел на демонстрации протеста против американцев. В общем, было очень тревожно и даже рассматривали возможность отзыва киногруппы и досъёмку натурных сцен в Крыму. Но качество «картинки» получилось бы очень разным, и мы всё-таки все сняли, как задумывалось».

Там, где возможно, ограничились Москвой-матушкой. Эпизод, когда уличные мальчишки «заменяют» красавице Пилар крошечную собачку на здоровую псину, снимали на Кузнецком мосту. На фасаде дома № 3, где располагалось представительство «Аэрофлота» установили вывеску немецкой Lufthansa, вокруг разместили массовку, набранную из студентов университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Получилось вполне убедительно.

Убедительность вообще была пунктиком режиссёра Фокина. Простенький эпизод в гастрономе, где попавший под прицел контрразведки бывший посольский автомеханик Парамонов выпивает стакан водки, замаскированный под газировку, снимали в десяток дублей, чтобы не только сама сцена, но и кадры «оперативной съёмки», которые отсматривают руководители операции, выглядели достоверно. Так что в общей сложности Михаилу Жегалову пришлось за одну рабочую смену выпить 13 стаканов газировки.

С ролью «Хилтона» успешно справился незадолго до того построенный Центр международной торговли на Краснопресненской набережной. К примеру, президентский люкс на 14 этаже перевоплотился в апартаменты главы резидентуры ЦРУ в Луисбурге Пола Лоренса. Сцену убийства Глэббом своего шефа с первого дубля снять не удалось. Оператор решил поменять свет. Осветители переставили софиты и ушли на перекур. И вдруг с потолка в фешенебельный номер хлынули потоки воды. Оказалось, один из софитов во время перерыва продолжал светить на датчик противопожарной сигнализации. Пришлось помрежу в авральном порядке созывать уборщиц, которые за пятнадцать минут привели номер в порядок. Софитами, кстати, его потом и сушили. Хорошо костюмы актеров не пострадали — денег и так в обрез, а агентов ЦРУ из подбора не оденешь.

В отличие от своего предшественника Владимир Фокин снял не четыре, а десять серий, укладывая каждую в рекордный срок — 22 съёмочных дня. Вспоминая эту работу, режиссер шутил, что никогда в жизни не снимал такое количество крупных планов: «Кадр всегда выстраивался так, чтобы актёр своими ушами закрывал недостающие предметы интерьера». Юлиану Семёнову лента понравилась, у худсовета студии Горького тоже не было претензий, но на Лубянке сочли её слишком авантюрной и, главное — «дезавуирующей» работу советских секретных служб. Одна из самых удачных лент о советской контрразведке повторила судьбу одноименного романа Юлиана Семёнова, став жертвой внутриведомственных интриг в аппарате КГБ и оказавшись «на полке». Там она, вероятно, и сгинула бы, если б не летняя Олимпиада–84 в Лос-Анджелесе, участие в которой бойкотировал Советский Союз. День премьеры назначило Политбюро ЦК КПСС — 28 июля 1984 года. Вместо спортивных трансляций из Америки советские граждане, забыв про всё на свете, смотрели отечественную шпионскую сагу в духе бондианы, но куда более интеллектуальную.

Похождения счастливого эгоиста

Фильм начинается с перехвата шифрованных сообщений, которые одна из действовавших под крышей ЦРУ европейских радиостанций с завидной регулярностью посылала некоему Трианону. В жизни всё обстояло куда драматичней. В середине 70-х на переговорах между СССР и США по вопросу заключения Договора по ограничению стратегических вооружений (ОСВ–2), наши дипломаты неожиданно обнаружили, что американцы ведут себя так, словно заранее знают, какие требования будут выдвинуты советской стороной. Вывод напрашивался сам собой — у них есть свой информатор, причем весьма осведомлённый.

Под подозрение попало трое сотрудников МИДа, имеющих доступ к информации, касающейся будущего ядерного договора, в том числе и Александр Огородник. Сын одного из адъютантов тогдашнего главкома ВМС Николая Кузнецова, поначалу собирался продолжить семейную традицию: окончил нахимовское, поступил в Ленинградское высшее военно-морское училище, но, видимо, быстро понял, что тяготы морской службы не для него. Дипломатическое поприще Огородник счёл более отвечающим его талантам. Комиссовавшись по состоянию здоровья — зрение «подвело» — окончил МГИМО, защитил кандидатскую диссертацию, был принят на работу в МИД и вскоре командирован в Колумбию. «У меня характер борца, сильная воля, честность, преданность идеалам свободы, смелость… незаурядная профессиональная подготовка и редкая по богатству сложными событиями жизнь.» — в скромности будущего Трианона упрекнуть было нельзя.

Александр Огородник