Ставка на мертвого жокея (сборник рассказов)

-- Хорошо. Так вот... Ну что ты нашла в нем такого замечательного, скажи на милость?

-- Что тебе ответить на это?.. Он такой нежный... такой... хороший, полезный человек... Ты, наверно, и сам в этом убедился.

-- Что еще?

-- И он меня любит,-- понизила она голос.

За все время, пока они вместе, Беддоуз никогда не слыхал от нее этого слова.

-- Он меня любит,-- ровным тоном повторила она.

-- Да, я видел. Просто безумно.

-- Безумно.

-- А теперь позволь задать тебе еще один вопрос. Тебе сейчас хотелось бы встать из-за этого столика и уехать со мной на весь вечер?

Кристина, отодвинув от себя чашку, довольно долго размышляла над его вопросом; потом наконец вымолвила:

-- Да, я не прочь.

-- Но ты, конечно, этого не сделаешь,-- подсказал Беддоуз.

-- Нет, не сделаю.

-- Почему?

-- Послушай, давай поговорим о чем-нибудь другом. Куда ты собираешься поехать в следующий раз? В Кельн? Бонн? Токио?

-- Почему бы и нет? А почему ты об этом спрашиваешь?

-- Потому что я ужасно устала от таких, как ты,-- отчетливо сказала, почти продекламировала Кристина.-- Я устала от корреспондентов, пилотов, многообещающих молодых дипломатов. От блестящих молодых людей, которые несутся сломя голову в любую горячую точку, чтобы сообщить о вспыхнувшей там революции, провести где-то мирные переговоры или сложить где-то голову на войне. От аэропортов и вечных провожаний. От запрета на слезы, покуда самолет не оторвется от земли. Устала отвечать на телефонные звонки. Я устала от этих испорченных, приставучих международных ловеласов. А еще сидеть за обедом с людьми, которых я любила, и вежливо беседовать с их гречанками. Я устала ходить по рукам. Устала любить больше, чем любят меня. Надеюсь, ты получил исчерпывающий ответ?

-- Более или менее,-- согласился Беддоуз, удивленный, что абсолютно никто, ни один человек за столиками не обращает на них никакого внимания.

-- Когда ты уезжал в Египет,-- продолжала Кристина, не повышая голоса,-- я наконец решилась. Там, на аэродроме, прижимаясь к проволочному забору, я наблюдала, как заправляют эти чудовищно огромные лайнеры, с включенными яркими фарами, и тогда я, осушив слезы, решилась. "В следующий раз,-- дала я себе слово,-- кто-то будет не находить себе места, разрываться на части от тревоги, когда я буду взлетать на самолете в небо".

-- И ты нашла такого.

-- Да, я нашла такого,-- спокойно подтвердила Кристина.-- И я не заставлю его разрываться на части, поверь мне.

Беддоуз протянул к ней руки, взял ее ладони в свои. Они спокойно лежали в них, такие нежные и мягкие...

-- Крис...-- негромко произнес он.

Она глядит в окно. Вот она сидит напротив него, на фоне сияющих на небесах сумерек за окном,-- такая ухоженная, молодая, неумолимая... А он смущенно вспоминает, как впервые познакомился с ней; возобновляет в памяти всех своих самых лучших девушек, встретившихся ему в жизни. Возвращается мыслью к ней -- какой она была, когда лежала рядом с ним ранним, солнечным осенним утром, всего три месяца назад, в том номере отеля на юге: из окна видны коричневые отроги Альп и где-то вдалеке -- переливающееся синевой море. Держа ее руки, чувствуя знакомое прикосновение ее нежных пальчиков к своей ладони, он внутренне ждал: вот если сейчас она повернет к нему голову -- и все в одно мгновение изменится, и все пойдет по-старому...

-- Крис...-- прошептал он нежно.

Но она не повернула к нему головы.

-- Напиши мне в Сиэтл.-- Она не отрывала взгляда от окна: оно влажное от дождя, свет из кафе и огни ресторана, что напротив, сталкиваются, увеличиваются, искажаются, отражаясь в стекле.

Беддоуз выпустил ее руки. Они теперь лежали на деревянном столике, тускло поблескивал матовый лак на ногтях... Беддоуз встал.

-- Ладно. Я пойду, будет лучше.

Ему было трудно говорить, собственный голос казался странным даже ему самому, и он с грустью думал: "Боже, по-моему, у меня начинается старческий маразм -- мне хочется заплакать прямо здесь, в кафе..."

-- Не стану ждать, покуда принесут счет. Извинись за меня перед своим приятелем, скажи ему, я не смогу пообедать сегодня вместе с вами и мне очень жаль, что ему придется за все расплатиться.

-- Да ладно,-- ровным тоном утешила его Кристина.-- Он только будет рад заплатить за тебя.

Беддоуз, наклонившись над ней, поцеловал ее сначала в одну, потом в другую щеку.

-- Ну, прощай.-- Он полагал, что на губах у него играет улыбка.-- Все в чисто французском стиле.

Быстро надел пальто и вышел на улицу. Направился к Большим бульварам1, миновал офис ТWA, завернул за угол, туда, где начали свой марш полчаса назад французские ветераны. Шагал не разбирая дороги к Триумфальной арке, где поблескивал в вечернем легком тумане возложенный ими лавровый венок у могилы Неизвестного солдата, у Вечного огня.

Его ожидает отвратительная ночь, одиночество, он это знает. Ему непременно нужно пойти куда-нибудь, позвонить кому-нибудь, пригласить кого-нибудь пообедать вместе с ним... Миновал две-три телефонные будки, замедлял шаг у каждой, ни у одной не остановился. Нет, сегодня вечером ему не хочется видеть ни одного человека во всем этом громадном городе...