Ставка на невинность (СИ)

Основным поводом для встречи с сокурсницами был личный праздник Ольги, которая откинулась после третьего декрета. Считай, из тюряги выпустили. Место и время мы согласовывали дотошно и заблаговременно, поэтому мне пришлось приложить немало усилий, чтобы закатились мы все-таки в другое место, а не в «Коломбину».

Выложив девкам, как на духу, во что я вляпалась, мне все же удалось их переубедить. В общем и целом, вчера мы не пожалели.

А вот сегодня со мной все отягчающие.

Обычно я строго блюду правило ложиться спать не позже четырех утра, но вчера у меня никак не получалось утрамбовать вырвавшуюся на свободу Ольгу в такси. Она требовала женского общества, потому что она «угнетена мужским превосходством в семье», и не для того она «свалила на вечеринку, оставив мужа главным по сынарнику».

Когда под утро мы вытряхивались из заведения у нее в одном глазу было пол-литра красного полусладкого, а в другом – пол-литра белого полусухого. Потому что «все такое вкусное и пахнет волей, а не пеленками».

Я запихивала Ольгу на заднее сидение, она вытекала из другой двери и шла навстречу приключениям. И только когда я психанула и пообещала позвонить ее мужу, эта фурия кутежа резко выпрямилась, вытаращила стеклянные глаза и согласилась наконец отбыть к месту заключения.

Понятия не имею, что с ней делал потом Артем.

Чего-то меня все меньше тянет замуж. Хотя, если плодиться не так активно, может, замужем и не так плохо. По какой-то же причине Ольга согласилась вернуться домой, а не побежала до канадской границы.

После вчерашнего мне бы еще поспать, но в девять утра позвонил злой, как сто чертей, Бергман и напомнил, что мы идем к Розе Моисеевне блистать на подмостках домашнего театра в амплуа счастливо влюбленных.

Герман был ко мне суров, говорил громко и велел не опаздывать. Какая муха его укусила? Он ведь тоже вчера собирался тряхнуть исподним. Чего ему не спится-то? Походу, его вечеринка не удалась.

В отличие от моей.

Не хочу никуда. Хочу ванну из минералки и компресс на все тело.

Ну почему все тетеньки старше пятидесяти устраивают день рождения спозаранку?

Какой к черту день рождения в два часа утра в субботу? Что за тяга к утренникам?

Мне нужно было быть готовой еще пятнадцать минут назад, а я прям даже и не знаю, как можно еще украсить то, что украсила вчерашняя пьянка.

Фу. Плохая компания. Не буду с ними водиться.

До нового года точно.

Как противен этот мир. Даже мобильник звонит запредельно мерзко.

Ну конечно, Герман Александрович.

– Ты собралась?

– Через пять минут буду готова, – кисло отвечаю я, почесывая татушку и разглядывая полотенце на мокрых волосах.

Бергман – калач тертый. Он сразу спрашивает:

– Бигуди сняла или еще нет?

Я аж закашливаюсь от восхищения его предвиденьем, ну и вообще словом «бигуди». Я его в последний раз слышала лет пятнадцать назад.

– В них поеду, – огрызаюсь я.

– Я так и знал. Хорошо, что нам не к двум, а к трем. Буду через сорок минут.

И отключается, оставляя меня, как рыбу, открывать и закрывать рот от бессильного гнева.

Я же могла еще спать!

Мерзавец! Как только сделка закончится, я его убью. Надо только в книжечку записать, чтоб не забыть, за что именно.

Меня так поражает коварство Бергмана, что киплю я до самого его приезда.

Котелок булькает так, что крышечку вот-вот сорвет.

Застегнув проклятое пальто и остервенело намотав по самый нос розовый шарф, я спускаюсь к Герману, силясь придумать ему какую-нибудь гадость, но достойного на ум ничего не идет, и я решаю, что просто буду ловить момент.

Впрочем, Бергман явно не в духе. Смотрит на меня зло, и у меня ощущение, что когда у обоих такой настрой, то обязательно бомбанет.

– Где перчатки, Левина? – рявкает он вместо приветствия еще до того, как я закрываю дверцу машины.

Демонстративно достаю перчатки из кармана и кладу их на приборную панель.

– Доволен? – тявкаю я. – На юбилей без перчаток не пускают? Могу сгонять за шляпой со страусиными перьями.

– Не беси меня, Левина! Успокой меня, скажи, что ты оделась прилично, и мне не придется за тебя краснеть перед соседями. Ты надела то, что я тебе купил?

– Платье надела, остальные твои покупки я соседям показывать не собираюсь.

– Что у тебя с лицом?

– Рыдала из-за несчастной любви.

– К тому поэту? – пренебрежительно фыркает Бергман. – Нашла из-за кого. Все равно, что-то не так… Не пойму что…

У меня такие воспаленные глаза, что я просто не смогла запудрить ресницы. Стоит нанести хоть немного пудры, как начинают литься слезы. Подозреваю, что именно мои родные ресницы и брови вызывают у Германа подозрения.

Всю дорогу я ловлю на себе его взгляд.

Ну ничего, сейчас я сниму шапку, Бергман увидит две косы, и ему полегчает.

Однако, я прокалываюсь.

Когда в прихожей Розы Моисеевны я стаскиваю верхнюю одежду, сразу же удостаиваюсь еще более пристального внимания.

– Левина, сколько говоришь тебе лет?

Не, ну не козел? Я хотя бы договор прочитала, который подписывала. Герман Александрович Бергман, сорок четыре года. А он даже не удосужился посмотреть? Вот уверена, что он и отчества моего не помнит.

– А что?